обстоятельствах являются тебе равными, или теми, кто подчинен тебе по своему всегдашнему положению. В первом случае ни наказания, ни суровость, о которой говорит Корнелий, для тебя в полной мере неприемлемы, а поскольку римский плебс делил бремя власти с нобилями, те из них, что становились на время начальниками плебеев, не могли обходиться с ними жестоко и грубо. Можно было наблюдать, что зачастую большего успеха добивались те римские военачальники, которые пользовались любовью и послушанием солдат, по сравнению с теми, что прибегали к крайнему устрашению, за исключением разве таких, кто выделялся из них необыкновенной доблестью, как Манлий Торкват. Но кто командует своими подданными, что и имеет в виду Корнелий, должен рассчитывать больше на страх перед наказанием, чем на послушание, чтобы эти люди не вышли из повиновения и не стали тобой помыкать из-за твоей чрезмерной доступности. Однако и суровость должна быть умеренной, дабы не вызвать ненависти, потому что ненависть подданных никогда еще не была на пользу никому из государей. Способ обезопасить себя от проявлений этого чувства состоит в том, чтобы не покушаться на имущество граждан, ибо ни один государь не желает пролития крови подданных, пока оно не служит предлогом для хищения, побуждает же к этому необходимость, наступающая довольно редко. Но она возникает почти всегда, если на самом деле речь идет о притязаниях на чужое имущество; тогда не бывает недостатка в поводах и желании проливать кровь, как мы подробно говорили об этом в другом нашем сочинении. Таким образом, большей похвалы заслуживают поступки Квинкция, а не Аппия, мнение же Корнелия, в известных рамках, также имеет право на одобрение, но не в случаях, подобных тому, что произошел с Аппием.

Раз уж мы заговорили о наказаниях и о послушании, мне кажется нелишним показать, насколько более, чем сила оружия, подействовал на фалисков пример человечности.

Глава XX

Человечный поступок подействовал на фалисков сильнее, чем все римское могущество

Когда Камилл со своим войском находился близ города фалисков и осаждал его, некий учитель школы для благородных юношей этого города, желая снискать благодарность Камилла и римского народа, под предлогом упражнений вышел со своими учениками за стены города и привел их всех в лагерь к Камиллу, где, представившись, предложил захватить город, используя детей в качестве заложников. Но Камилл не только не принял этого подарка, но приказал раздеть учителя, связать ему руки за спиной и, вручив каждому из его воспитанников по розге, велел им отвести его обратно, сопровождая по дороге поркой. Когда жители узнали об этом происшествии, милосердие и честность Камилла произвели на них такое впечатление, что они не пожелали более защищаться и решили сдать ему город. На этом примере можно очень хорошо судить о том, насколько иной раз сильнее воздействует на человеческую душу сердечный и преисполненный милосердия поступок, чем проявления свирепой жестокости. Ведь образчики доброты и снисхождения, целомудрия и щедрости неоднократно служили ключом к тем городам и провинциям, доступ к которым не могли открыть оружие, осадные машины и все прочие военные ухищрения. В истории на этот счет можно отыскать множество других примеров. Римское оружие не могло изгнать Пирра из Италии, но его изгнало оттуда великодушие Фабриция, который рассказал царю о предложении отравить его, сделанном римлянам его родичем. Захват Нового Карфагена не принес Сципиону Африканскому такого уважения в Испании, как показанный им образец чистоты нрава, когда он возвратил мужу нетронутой его молодую и прекрасную жену. Известие об этом событии привлекло на сторону Сципиона всю Испанию. Заметьте, сколь желанны в глазах народа подобные черты великих людей, почему их хвалят все писатели, как те, что составляют биографии государей, так и те, что дают им житейские наставления. Среди них особенно много потрудился Ксенофонт, доказывая, сколько почета, какое множество побед и какую добрую славу принесли Киру его обходительность и человечность, а равно и отсутствие в нем гордыни, жестокости, сластолюбия и всех прочих пороков, пятнающих человеческую репутацию. Но поскольку, тем не менее, Ганнибал, действуя противоположным образом, обрел великую славу и одержал великие победы, я хочу обсудить в следующей главе, чем это было вызвано.

Глава XXI

Почему Ганнибал, действуя иначе, чем Сципион, достиг в Италии такого же успеха, как и тот в Испании

Я полагаю, что у многих вызывает удивление, каким образом военачальники, придерживавшиеся противоположного вышеописанному образа действий, достигли таких же результатов, как и те, что следовали ему. Может показаться, что причина победы не зависит от этого; более того, указанный образ действий, по-видимому, не делает тебя сильнее или удачливее, если славу и влияние можно приобрести и противоположным способом. Чтобы не отвлекаться от вышеназванных личностей и лучше объяснить то, что я желаю сказать, замечу, что Сципион, вторгшись в Испанию, благодаря своему благочестию и человечности тотчас же снискал себе любовь этой провинции, а также почтение и преклонение ее народа. Ганнибал, напротив того, войдя в Италию, действовал совершенно по-иному, но своей жестокостью, насилиями, грабежами и вероломством достиг такого же результата, что и Сципион в Испании, ибо все города Италии подняли мятеж в его пользу и все народы последовали за ним.

Размышляя над тем, чем это было вызвано, можно усмотреть здесь несколько причин. Первая состоит в том, что люди падки на перемены, и в большинстве случаев обновления желают как те, кто благоденствует, так и те, кто бедствует. Ведь истина, которую нам уже доводилось высказывать, гласит, что людям наскучивает добро, а зло их удручает. Эта вечная жажда отворяет двери перед всяким, кто становится во главе нововведений в какой-либо стране. Если это чужеземец, к нему стекаются сторонники; если он из своих, его окружают последователи, постоянно умножаясь в числе и увеличивая его влияние, так что, как бы он ни поступал, успех ему всегда обеспечен. Кроме того, людьми движут две основные силы: любовь и страх, и ими может командовать как тот, кого любят, так и тот, кого боятся; более того, зачастую у последнего бывает больше приверженцев и верных исполнителей, чем у того, кто пользуется любовью.

Поэтому для вождя все равно, по какому из этих путей он идет, лишь бы он обладал доблестью и эта доблесть обеспечила ему уважение среди людей. Когда она велика, как у Ганнибала и Сципиона, эта доблесть затмевает собой все ошибки, вытекающие из чрезмерной любви или чрезмерного устрашения. Ведь и тот и другой образ действий таят в себе великие опасности, способные сокрушить любого государя. Тот, кто излишне полагается на любовь, едва он отклоняется от верного пути, становится презираемым; другой, рассчитывая только на то, чтобы наводить страх, как только отклоняется от меры, становится ненавистным. Среднего же пути придерживаться невозможно, ибо этого не позволяет наша природа; все излишества необходимо умерять с помощью чрезвычайной доблести, которой обладали Ганнибал и Сципион. Тем не менее и тот и другой понесли ущерб от присущего им образа жизни, хотя за него же были и превозносимы.

Почему их восхваляли, мы уже сказали. Ущерб, в случае со Сципионом, заключается в том, что его солдаты в Испании подняли против него мятеж вместе с частью его друзей; это произошло именно потому, что они его не боялись. Ведь присущее людям беспокойство, как только их тщеславие замечает для себя желанный выход, подталкивает к тому, чтобы забыть все дружеские узы, соединяющие их с государем благодаря его снисходительности, как и поступили солдаты и друзья Сципиона. Вследствие этого, чтобы исправить свою оплошность, он был вынужден отчасти прибегнуть к той жесткости, которой ранее пренебрегал. Что касается Ганнибала, то трудно привести какой-то пример, когда бы жестокость и коварство навредили ему, но можно предположить, что Неаполь и другие города, оставшиеся верными римскому народу, поступили так именно из опасения перед этими качествами. Определенно можно сказать, что нечестивый образ жизни Ганнибала вызвал к нему такую ненависть со стороны римского народа, какой не пользовался больше никто из врагов этой республики, так что если Пирру, когда он находился со своим войском в Италии, сообщили о том, что его хотят отравить, то Ганнибалу не простили обид, даже когда его войско было рассеяно, и он остался один, и был вынужден покончить с собой. Итак, репутация человека нечестивого, вероломного и жестокого принесла Ганнибалу известное неудобство, но зато эти же качества дали ему величайшее преимущество, поражавшее всех писателей: хотя его войско было совершенно разнородно по составу, в нем никогда не возникало никаких раздоров между солдатами или волнений, направленных против полководцев. И все это только благодаря великому ужасу, внушаемому его личностью; в сочетании с почтением, вызываемым его доблестью, этот ужас поддерживал в солдатах порядок и единство. Итак, я делаю вывод, что не так важно, какой образ действия изберет полководец; важнее, чтобы он обладал выдающейся доблестью, как приправой, умеряющей остроту его поступков. Ведь, как мы уже сказали, и тот и другой способ действий таят в себе недостатки и опасности, если они не подкреплены чрезвычайной доблестью. И если Ганнибал и Сципион пришли к одинаковому результату, один чередой похвальных поступков, а другой – предосудительных, то мне кажется нелишним обсудить деяния двух римских граждан, которые снискали одинаковую славу также разными способами, хотя и в том и в другом случае похвальными.

Глава XXII

Манлий Торкват своей твердостью, а Валерий