минут она перестала вслушиваться, просто наслаждаясь неведомой ей раньше домашней атмосферой и потихоньку уминая еду из разных салатниц и мисок. Все, что она попробовала, оказалось хотя и непривычным, но очень вкусным, и под конец она объелась и слегка осоловела.
— Спасибо за угощение! — она с сожалением поставила Парса на пол, поднялась и начала собирать пустые тарелки. Посудомоечную раковину в соседней кухне она уже углядела.
— Оставь, — остановила ее Яна. — Сегодня Цу дежурит, она вымоет. У тебя акклиматизация и выходной, успеешь еще наработаться. Или я вымою. Цу, не забудь, тебе сегодня еще за Карой зайти. Документы в детдом уже пришли.
Она переглянулась с Кансой, и та тоже поднялась.
— Госпожа Мира, пойдем прогуляемся по саду, — попросила она. — Я хочу показать тебе одно место.
— Да, госпожа Канса! — кивнула Мира.
В сопровождении деловито семенящего Парса они прошли по полутемному коридору и оказались в небольшой прихожей. Пол в ней забавно понижался перед дверью, и перед образованной им небольшой ступенькой стояли несколько пар сандалий. Госпожа Канса обулась (Мира сделала зарубку на память — здесь принято разуваться перед входом в дом), и они вместе вышли на невысокое крыльцо в небольшом дворике, посыпанном песком. В дальнем его углу стояла большая облупившаяся гипсовая птица. Одна калитка, выходящая на покрытую чем-то странно-гладким дорогу, оказалась распахнутой настежь, а еще две стояли плотно прикрытыми. Горячий воздух ударил в лицо Мире, и она тут же взопрела под своим форменным кителем.
— Что-то погода в последние время днем стоит необычно жаркая, — извиняющимся тоном сказала госпожа Канса. — Градусов на семь или восемь выше нормы. Но летом обычно еще жарче, да еще и дожди. Госпожа Мира, теперь ты понимаешь, почему у нас принято ходить голыми?
— Э… да, — Мира нерешительно протянула руку к верхней пуговице кителя, но заколебалась.
— На твоем месте я бы вообще пиджак сняла, — пришла на помощь спутница. — Париться по такой жаре незачем. Госпожа Мира, по нашим меркам ты одета так, как некоторые и зимой-то не одеваются. Мы решили, что на первых порах тебе покажется привычнее носить прежнюю одежду, но когда она станет неудобной, скажи. Подберем тебе что-нибудь полегче. Только имей в виду, утром и вечером все еще прохладно. И учти, в Катонии слово «стыдно» имеет совсем не тот смысл, что у вас в Академии. К одежде — или ее отсутствию — оно никак не относится. Пойдем, нам туда.
В сопровождении Миры, расстегивающей китель, они вышли в правую калитку и пошли по тропинке, петляющей между высокими раскидистыми деревьями, сплошь покрытыми белыми цветами-свечками.
— Город, в котором ты находишься, называется Масария, — рассказывала госпожа Канса. — Это крупный морской порт на самом юге Восточного континента. Наши побережья сильно отличаются от ваших. У нас нет приливов и отливов, как у вас, зато из океана регулярно приходят высокие, в десятки саженей, волны-цунами, которые смывают все на плоских берегах. Поэтому порты располагаются только в бухтах с мелкими извилистыми устьями, где сила волн почти полностью угасает. Сами суда на время прихода волны укрываются в прочных эллингах, которые принимают на себя остаточные удары, либо выходят в море, где волна почти не заметна. О приходе волны предупреждают громкие сирены — низкие гудки отсчитывают количество оставшихся часов, высокие — десятков минут. Не забывай о них, когда окажешься у моря. В бухте не купаются, там вода застаивается и неприятно пахнет, так что все пляжи у нас галечные, на океанском побережье, где волна очень опасна.
— Да, госпожа Канса.
— Мира, у меня к тебе просьба — давай общаться без формальностей. У нас в семье вообще принято общаться накоротке с друзьями. А ты теперь наша воспитанница, хотя и ненадолго, у нас совершеннолетними в семнадцать лет становятся. Не возражаешь?
Мира помотала головой.
— Ну, вот мы и пришли.
Деревья внезапно расступились перед ними, и в лицо Мире ударил упругий ветер, пахнущий солью и водорослями. Они стояли на длинной узкой скале, слегка приподнимающейся в дальнем своем конце. Слева от них расстилалась огромная чашевидная бухта, окруженная сбегающими к воде склонами, сплошь застроенными высоченными даже на расстоянии башнями. Незанятыми оставались лишь широкие полосы земли вдоль кромки воды. Зато там тянулись бесчисленные пирсы, возле которых лежали на воде длинные массивные туши кораблей, почему-то без мачт и парусов, но с высокими надстройками, а по самой бухте сновали небольшие шустрые суденышки. Город выглядел невероятно огромным — раз в сто крупнее Цетрии. Или в двести. Наверное, в нем поместились бы все города Сайлавата, вместе взятые. Выходит, не врал Май, когда рассказывал про свой мир?
А справа…
Справа под крутым склоном расстилалась безбрежная водная гладь, слепящая мириадами солнечных бликов. Именно оттуда налетал ветер, именно оттуда доносились щемящие сердце крики странных белых птиц. Морские кошки, вдруг всплыло у нее в памяти далекое смутное знание, их называют морскими кошками! Тут и там над водой парили белоснежные паруса небольших яхт. Мира восхищенно вздохнула. Она всю свою жизнь мечтала увидеть, как же выглядит настоящее море, но ни разу ни в одном из прибрежных графств ей побывать не довелось. Она уронила снятый китель прямо на землю, раскинула руки и подставила себя ветру, полной грудью вдыхая такой вкусный, такой замечательно свежий соленый воздух. Ей казалось, что она парит над бездной — парит и не падает, словно птица.
— Место называется «Смотровая скала», — сообщила Канса, с улыбкой наблюдая за ней. — Я часто прихожу сюда любоваться на город и море — на рассвете, на закате, днем и глубокой ночью… И никак не надоест. Скала находится в наших частных владениях, но мы не возражаем, чтобы сюда приходили и посторонние, лишь бы вели себя хорошо. И никого не бойся — возле нашего дома тебе не угрожает никакая опасность. Пойдем, там дальше высечены удобные ниши для сидения.
Она провела Миру по сужающейся утиным носом глыбе камня и показала несколько выемок и небольших валунов, как раз подходящих в качестве опоры для спины. Девочка опустилась на прогретый солнцем камень, чье тепло ощущалось даже сквозь плотную юбку, и принялась вглядываться в расстилающийся внизу город. Парс подобрался к ней и улегся, прижавшись к бедру. Мира запустила пальцы в его шерсть и принялась ее перебирать.
— Нравится здесь? — спросила Канса, опускаясь рядом.
— Очень! — выдохнула Мира. Вдруг ей стало страшно — а что, если она спит, и ей все снится?
— Хорошо. Тебе придется провести здесь некоторое время, пока мы не поймем, что с тобой делать. Ты появилась… несколько неожиданно, и мы просто не готовы.
— Я не стану обузой, госпожа Канса!
— Без госпожи. Мы же договорили без формальностей, помнишь?
— Да, Канса. Я не стану обузой. Я могу работать… э-э, горничной. Или прачкой. Я… — она машинально потянулась к пустому незащищенному горлу. Ах, да. Кубирина у нее больше нет.
— В ближайшие годы тебе будет вовсе не до работы. Тебе придется многое узнать и выучить. Не беспокойся насчет обузы — деньги не проблема, да и ты девочка уже взрослая и нас не обременишь. Мира, я спрошу тебя прямо — ты осознаешь, что погибла? Пусть геройски, но погибла? И что для тебя нет дороги назад, в прошлую жизнь?
— Я не знаю, — Мира поежилась. Парс вопросительно взглянул на нее снизу вверх, но с места не сдвинулся. — Я… я в самом деле сейчас мертвая? Я призрак?
— Нет, что ты! — рассмеялась Кана. У нее оказался хороший смех — негромкий, но мелодичный и светлый. — Ты не мертвая и уж точно не более призрак, чем я или Лика. Тело — не живое, но от живого его отличить практически невозможно. Оно даже продолжит взрослеть и стариться, как настоящее. Проблема в другом. Есть правило — мертвым нет дороги назад на Текиру. Когда-то ты умерла здесь — и оказалась в Сайлавате. Потом ты умерла в Сайлавате — и по правилам тебя следовало бы отправить во внешний мир, как и любого другого проснувшегося нэмусина. Но это слишком жестоко — там теряются и утрачивают цель жизни даже вполне зрелые люди. Мы не можем так с тобой поступить. Сначала ты должна повзрослеть и осознать, что такое наш мир и как он устроен. А потому ты проведешь здесь какое-то время — возможно, много лет.
