Я скривился и сморщился еще до того, как он начал разрезать повязку у меня вокруг груди.
— Что, по-прежнему болит?
— Да, — прохрипел я.
— Ну я так и думал. Такие вещи всегда болят сильнее на третий день. Но ты же ведь не станешь принимать снадобье из дохлых ящериц, растворенных в моче?
— На третий день… — Я не верил своим ушам.
— Ну да. Тебя принесли сюда в четвертый день Стервятника. Так ведь, Лилия? А сегодня седьмой день Дождя.
Он распрямился и сунул пальцы в тряпичный мешочек, болтавшийся у него на груди, потом снова склонился надо мной и дунул в сложенные чашей ладони.
Глаза мои, нос и горло чем-то запорошило. Глаза защипало, и они заслезились. Я чихнул.
— Ты что делаешь?! — возмутился я. — Что это такое было?
— Яутли.
— Яутли?! Но ведь его же дают…
— Да, его дают священным жертвам на праздниках Созревания Плодов и Пришествия Богов перед тем, как бросить их заживо в огонь. Разумеется, это яутли. Нам же надо как-то ослабить боль. А теперь веди себя спокойно — я буду взывать к богу.
Его порошок ослабил боль ненамного. Он работал руками, распевая гимн Кецалькоатлю, покровителю всех лекарей и знахарей. Я стиснул зубы, заметив при этом, что, оказывается, потерял их несколько, и извивался на циновке от боли, пальцами буквально разорвав ее края.
Тогда Лилия подошла и нежно, но уверенно сжала мою руку. От удивления я даже не отдернул ее.
— Он идет на поправку, — объявил лекарь. — Я пустил ему кровь, а через денек пусть попарится в горячей баньке с травкой, которую я дам, опухлость с лица спадет. Из дому и со двора пусть не выходит. Я приготовлю для него «змеиное жало», на случай если откроется кашель, на грудь сделаете припарки. А от желудка поставите клизму. — Он посмотрел на меня: — Тебе повезло, что ты выжил. — Он взглянул на дверь: — Идет дождь? Нет? Вот и отлично. А теперь я бы чего-нибудь поел, уж больно голоден!
— Я не понимаю, чем ты недоволен, — возмущалась Лилия. — Ведь я же привела к тебе настоящего лекаря, а не какого-то там колдуна-шарлатана, который стал бы швыряться кукурузными зернами и брехать про твою судьбу.
— Да, но он хоть больно не сделал бы, — огрызнулся я.
— Но уж точно бы и не помог!
От доски меня давно отвязали. В выметенном сухом дворе мне постелили циновку возле самой стены, помогли добраться до нее и уложили. Я наблюдал, как Лилия суетится вокруг меня.
— Да он самый лучший лекарь из всех, что я знаю. Набрался опыта в военных походах…
— Да? И чем он там занимался? Приканчивал раненых?
Она огорченно развела руками:
— И зачем я только забрала тебя домой?! Он же выходил тебя, а ты… ты неблагодарный невежа! Ты обязан ему жизнью!
— Жизнью я обязан тебе, — сказал я. — Только мне непонятно, почему ты спасла меня.
Она о чем-то задумалась, словно пыталась прийти к какому-то решению. Она смотрела куда-то поверх моей головы и рассеянно теребила тесемочку на блузке.
— Лилия, что ты делала на рынке? На поле для мяча ты сидела рядом с сыном Туманного Проворным, но ушла раньше. Я проследовал за ним на рынок, но потерял его из виду, поэтому решил найти или хотя бы разузнать что-нибудь о тебе. Возле вашего семейного товара на меня напал Туманный, а теперь вот выясняется, что ты все же была там. С какой целью? И кем тебе приходятся эти двое, Туманный с Проворным? — Такая долгая речь оказалась для меня слишком утомительной, и последние два слова я произнес с болезненным хрипом.
Последовала долгая тишина, которую нарушил слабый треск лопнувшей тесемки.
— Туманный? — прошептала она. — Что-то я не понимаю. Ты ведь дрался с каким-то жрецом.
— Он вырядился жрецом. Они с Проворным оба были там. И ты была. Но с какой целью?
Я внимательно посмотрел ей в лицо. Она прищурила глаза — уж не знаю, от гнева ли, от беспокойства или от недоумения.
— А тебе нужно знать только это? — невозмутимо спросила она.
— Нет. На самом деле мне интересно совсем другое…
Что я делал сейчас в этом доме — вот что на самом деле занимало меня, но я пока не имел возможности это спросить.
Лилия рассердилась, даже раскраснелась.
— Да как ты смеешь задавать мне подобные вопросы в моем собственном доме?! Да знаешь ли ты, что я для тебя сделала?! Я уговорила стражников не бросать тебя в сточную канаву! Я расплатилась с владельцем товара, который ты испортил. Я отправила к себе домой посыльного за Верным и парой носильщиков, чтобы те забрали тебя. Я ухаживала за тобой трое суток и пригласила лучшего лекаря. И какую благодарность я получаю взамен? Кто ты вообще такой, чтобы соваться в мои дела?! Зачем таскался за мной по пятам, выслеживал?
Она начала расхаживать по двору, потом, догадавшись о чем-то, остановилась, склонилась надо мной и угрожающе прошипела мне в самое лицо:
— Ну-ка скажи, зачем ты выслеживал меня! Говори сейчас же, иначе я вышвырну тебя на улицу!
Я отодвинулся к стене, словно скорпион, ищущий лазейку, но мне мешала боль — она напомнила мне, что я все еще беспомощен.
— Я хотел кое-что сообщить тебе, — проговорил я слабым голосом.
— Что сообщить?
— Это скорее для твоего сына… Или для Туманного с его парнем. Только…
— Ты же знаешь, моего сына здесь нет, — холодно заявила она, распрямившись и отходя в сторону. — Я же тебе еще во время нашей первой встречи сказала, что он уехал.
— Я не поверил в это. Я думал, они с Туманным и Проворным до сих пор как-то связаны. Считал, ты помогаешь им доставлять друг другу весточки. Иначе зачем ты тогда сидела на трибунах рядом с Проворным?
— Ничего подобного! — возмутилась она. — Ничего такого в помине не было! И кто это только тебе сказал, что у нас какие-то… — Она вдруг смутилась и умолкла.
Я молча ждал, наблюдая за тем, как взволнованно и возбужденно она дышит. Больше вопросов задавать я не отваживался — мне не хотелось, чтобы меня вышвырнули на улицу.
Наконец низким грудным голосом она произнесла:
— Мой сын — азартный игрок, и это не секрет. Он проиграл Туманному огромное количество нашего семейного добра, и мы все равно еще остаемся в долгах. Долги нужно отдавать, ты это понимаешь? Иначе придет конец и нашей репутации, и нашему семейному делу. — Стиснув зубы, она продолжала: — Вот почему я ходила на встречу с Проворным — отдать очередную долю. Но с отцом его я не виделась, и про сына своего я сказала тебе правду. Я даже съем землю, чтобы ты поверил!
С этими словами она опустилась рядом со мной на колени, коснулась пальцами земли и поднесла их к губам.
Я напустил на себя равнодушный вид, чтобы скрыть недоверие, — ведь я ни на минуту не сомневался, что она лжет.
— А что ты хотел сообщить?
— Сообщить? — рассеянно переспросил я.
— Ну что ты хотел передать для моего сына?
Я пребывал в нерешительности. То, что я собирался сказать, в общем-то не имело значения. Ведь на выловленном в канале мертвом теле нашли мое имя, поэтому для Лилии достаточно было всего лишь сообщить своему сыну или его сообщникам, где я нахожусь.
Впрочем, я не исключал, что она не выдала бы меня. Зачем тогда она спасла меня на рынке,