Лондона книги. И как-то утром Сильвию, выходящую из дома, чтобы идти в больницу, встретила группа деревенских жителей. От нее отделился молодой паренек и сказал, доверчиво улыбаясь:

— Доктор Сильвия, пожалуйста, дайте мне книгу. Ребекка сказала, что вы привезли нам книги.

— Мне сейчас нужно идти в больницу. Приходите вечером.

Как неохотно они отправились восвояси, как долго оборачивались на дом отца Макгвайра, где дожидаются их новые книги.

Весь день Сильвия работала, и ее помощники вместе с ней — Зебедей и Умник. Пока она была в Лондоне, больными занимались они. Такие быстрые, такие проворные, у нее сердце болело при взгляде на них: огромный потенциал у этих детей, но совсем мало возможностей. Она думала: где в Лондоне, нет, во всей Англии или даже во всей Европе найдутся столь жадные до знаний дети? Они самостоятельно научились читать по-английски, изучая надписи на упаковках. Оба, закончив работу в больнице, шли домой и там читали при свече все более сложные книги.

А их отец все так же сидел целыми днями под своим деревом — скелет, склонившийся над одним поднятым коленом, нет, не коленом, а костяной шишкой, соединенной двумя костями и покрытой сухой серой кожей. У Джошуа несколько раз была пневмония. Он умирал от СПИДа.

На закате перед жилищем святого отца собралась толпа человек в сто. Священник вышел на крыльцо, когда услышал, что Сильвия вернулась из больницы.

— Дитя мое, ты должна что-то срочно делать.

Она повернулась к людям и сказала, что сегодня вечером вынуждена их огорчить, но устроит так, чтобы книги хранились в деревне.

Голос из толпы спросил:

— А кто будет следить за ними? Их украдут.

— Нет, их никто не украдет. Завтра я все сделаю.

Вместе со священником Сильвия смотрела, как вновь разочарованные люди уходят в темнеющий буш, по булыжникам, по траве, по невидимой уже в сумерках тропе. Отец Макгвайр сказал:

— Иногда мне кажется, что они умеют видеть ногами. А теперь ты пойдешь вместе со мной в дом, сядешь за стол, и мы поужинаем как следует, а потом будем слушать радио. Ты ведь привезла нам батарейки.

Ребекка не оставалась у них по вечерам. Она готовила им что-нибудь на ужин и оставляла еду на тарелках в холодильнике, а сама уходила домой часа в два или три дня. Но сегодня она пришла, когда они ужинали, и заявила:

— Я хочу поговорить с вами.

— Присаживайся, — сказал ей священник.

У них существовал своего рода кодекс, негласный, но строго соблюдаемый Ребеккой: она никогда не садилась за стол, когда находилась в доме в качестве прислуги, и никакие уговоры отца Макгвайра на Ребекку не действовали. Она считала, что это было бы неправильно. Но когда она приходила просто в гости, то соглашалась присесть и сейчас даже взяла с блюда предложенное ей печенье и положила его перед собой. Священник и Сильвия знали, что она отнесет его детям. Сильвия подтолкнула к ней блюдо, и тогда Ребекка отсчитала еще пять штук. Их вопросительные взгляды заставили ее пояснить: теперь, помимо своих детей, она кормит Зебедея и Умника.

— Нужно что-то делать с книгами. Я со всеми в деревне поговорила. У нас есть пустая хижина — Дэниела, вы знали его.

— Да, похоронили его в прошлую субботу.

— О'кей. А его дети умерли еще раньше. Никто не хочет занимать его дом. Говорят, что он приносит несчастье. — Ребекка употребила слово из местного наречия.

— Но Дэниел умер от СПИДа, а не из-за какого-то плохого мути. — Священник тоже назвал снадобья н'ганга на языке Ребекки.

За долгие годы общения у отца Макгвайра с Ребеккой происходило немало споров, и во всех них победителем выходил он, поскольку он священник, а она христианка. Но сейчас негритянка только улыбнулась и сказала:

— О'кей.

— Ребекка, а для книг эта хижина не окажется несчастливой?

— Нет, Сильвия, для книг это о'кей. Мы можем перенести полки и кирпичи из вашей комнаты и сделаем полки в хижине Дэниела, и мой Тендерай будет смотреть за ними.

Этот мальчик был очень болен, жить ему оставалось несколько месяцев; все считали, что на него кто-то наслал проклятье.

Все это Ребекка прочитала по их лицам и сказала тихо:

— Чтобы охранять книги, ему здоровья хватит. И Тендерай будет рад, что сможет читать, и не будет так несчастлив.

— Там недостаточно книг для всех.

— Нет, достаточно. Тендерай будет выдавать людям только по одной книге в неделю. Он обернет их газетной бумагой. Он будет брать деньги… — Увидев, что Сильвия хочет возразить, она заторопилась добавить: — Нет-нет, не много денег, может, по десять центов. Да, это ничто, но достаточно, чтобы все поняли: книги — дорогие, их нужно беречь.

Негритянка встала. Выглядела она больной. Сильвия отчитывала ее за то, что она слишком много работает. По ночам Ребекка не высыпалась: больные дети часто будили ее.

— Ребекка, нельзя столько работать, — в который уже раз пыталась образумить ее Сильвия.

— Я сильная. Я как вы, Сильвия. Я могу много работать, потому что я не толстая. Толстая собака лежит в тени и спит, пока по ней ползают мухи, а тощая собака не спит и ловит мух.

Эта поговорка насмешила священника:

— Я использую ее в своей воскресной проповеди, если ты не возражаешь.

— Буду рада, святой отец. — Ребекка присела в вежливом книксене, как учили ее в школе. Сжимая худые руки перед грудью, она улыбнулась им обоим, а потом сказала Сильвии: — Я пришлю нескольких мальчишек перенести книги из вашей комнаты в хижину Дэниела. И доски с кирпичами тоже. Отложите свои книги на кровать, чтобы они случайно не забрали их.

Она ушла.

— Какая жалость, что не Ребекка управляет этой несчастной страной, а горстка жадных глупцов.

— Вы действительно считаете, что каждая страна заслуживает свое правительство? Мне не кажется, что здешние бедняки хоть в чем-то виноваты.

Отец Макгвайр кивнул, подумал и сказал:

— А ты не думаешь, что причина, по которой этим бестолковым клоунам еще не перерезали горло, состоит в том, что бедняки знают: на их месте они поступали бы так же?

Сильвия спросила:

— Вы правда так думаете?

— Не зря же у нас есть молитва: «Не введи нас во искушение». И еще одна, что следует за первой: «Избави нас от лукавого».

— Правильно ли я вас понимаю, что добродетельным может быть лишь человек, у которого нет соблазнов?

— А, добродетель! Это слово вызывает у меня затруднения.

Сильвия готова была расплакаться, и священник заметил это. Он подошел к буфету, вернулся с двумя стаканами и бутылкой хорошего виски — это Сильвия привезла ему в подарок. Он налил щедрую порцию себе и ей, кивнул ей и опустошил свой стакан.

Сильвия посмотрела на золотистую и густую жидкость, играющую в свете лампы. Сделала глоток.

— Мне часто кажется, что я могла бы стать алкоголиком.

— Нет, Сильвия, ничего подобного.

— Я понимаю, почему раньше люди пили вечерами.

— Раньше? Пайны тоже любят выпить по бокалу на закате.

— Когда солнце садится, я часто думаю, что выпила бы целую бутылку. Это так грустно, когда солнце