«The Beatles»!» — «Их менеджером». — «Какая разница между британскими и американскими пресс–конференциями?» — «Никакой — везде люди задают вопросы».

На бумаге остроты Ринго кажутся банальными и неинтересными, но произносились они с каменным лицом — Старр всем своим видом спрашивал журналистов: «Над чем вы смеетесь, дурни?» В «A Hard Day's Night», после того как в поезде неприятный пассажир с вощеными усами промычал себе под нос что–то о войне, Старр пробормотал:

— Могу спорить, ты сожалеешь о том, что вы ее выиграли.

В этой стилизованной киносводке, повествующей о насыщенной событиями подготовке «The Beatles» к участию в телевизионном шоу Старр выразил свое презрение не тем, что с каменным лицом с беспримерной ясностью выдавал холодные сентенции, а при помощи ряда эпизодов без текста, которые сильно подняли его в глазах публики, — эти эпизоды выявили в нем то, что Брайан Эпштейн назвал «обаянием маленького человека». Похожий скорее на Чарли Дрейка, чем на Харпо Маркса, он олицетворял одинокого странника, которого заставил выйти на публику «дед Пола» (Уилфред Брэмбелл), этот интриган, заключивший из шуток группы, что Ринго занимает в ней самое незавидное положение. Ринго умышленно сделали неузнаваемым, нарядив его в лохмотья бродяги, и пустили уныло бродить по берегу канала под печальный аккомпанемент «This Boy» с солирующей губной гармоникой; в титрах фильма этот номер значится как «Тема Ринго». Здесь произошел довольно забавный инцидент: полагая, что лужа неглубокая, Ринго расстелил над ней свое пальто, ухаживая за девушкой, которая в следующую секунду с головой уходит в грязь. Ринго, в свою очередь, чуть не убила автомобильная шина, которую на него столкнул карлик, собственно и начавший повествование о «банде четырех» — под этой метафорой, конечно же, подразумеваются «The Beatles».

Драматический эффект, который произвел Ринго–бродяга, ничуть не умалил тот факт, что он «…пришел на съемки прямо из Ad–Lib, ничего не соображал и чувствовал себя просто отвратно — мы пили всю ночь. Я был не в состоянии произнести хоть одну строчку, и поэтому Дик (Лестер, режиссер картины), чтобы хоть как–то меня задействовать, заставил меня ходить туда–сюда и смотреть на ребенка. Ну, в общем, так и появилась эта сцена, а потом они вдруг сказали: «О, да ты потрясающий актер!» В состоянии тяжелого похмелья Ринго «было не трудно кого–нибудь рассмешить. Я могу смешно ходить, строить забавные рожи. Я могу менять разные лица и вдобавок прихрамывать».

Хотя именно Старра критики чаще всего наделяли яркими актерскими способностями, на этот раз похвалы удостоилась вся группа, которая внесла свой вклад в проект, который продемонстрировал более жесткий, реалистичный подход к созданию фильма о поп–звездах. Продюсером «A Hard Day's Night» был Уолтер Шенсон, калифорниец, который к тому времени уже снял «The Mouse That Roared», «A Band of Thieves» («Банда воров») 1962 года с участием Аккера Билка и прочие британские фильмы, которые, в общем–то, не выходили за рамки авангарда. Не считая Ринго «великим интеллектуалом», Шенсон видел в нем «превосходного актера, который держится абсолютно естественно. Он умеет правильно воспринимать указания режиссера, а это не так–то просто. Можно даже назвать это искусством».

Прозаические послеобеденные часы Ринго, проведенные перед экраном в бессмысленном созерцании голливудских фильмов, не прошли для него даром и в другом отношении. К концу шестидесятых годов он стал неплохим знатоком фильмов; теперь кроме Пола Ньюмена, антигероя из «Sweet Bird of Youth» и «Hud», предметом его восхищения был и Виктор Мэтьюр. Более того, барабанщик настолько заинтересовался самим процессом создания фильма, что собирался прийти на съемочную площадку «A Hard Day's Night» раньше всех остальных — и пришел бы, если бы не перебрал в Ad–Lib; он был поражен, «увидев себя на двадцатифутовом экране в качестве актера».

Его любительский интерес к фотографии не утихал на протяжении всех съемок «A Hard Day's Night»; он то и дело предпринимал забавные попытки снять самого себя («когда мы работали над фильмом, у меня был собственный фотоаппарат, и я всю дорогу щелкал кадры»). Если литературные припадки Леннона уместились в двух брошюрках–бестселлерах, то тонны фотографий, сделанных Ринго, якобы готовились к публикации для продажи в США; Старр надеялся, что он сможет «как следует их загнать». Однако все, что удалось увидеть публике, — это дюжина фотографий, напечатанных в журнале Rave под заголовком «Сенсационные снимки года». Пару десятков фотографий обещали передать в редакцию Mersey Beat, но, по словам Билла Хэрри, «я так и не получил ни одной из них».

Mersey Beat, которая теперь выходила с подзаголовком «Ведущая британская бит–газета», постепенно умирала, как закатное солнце; в последние дни ее существования в газете появились цветные иллюстрации и статьи о группах из Ливерпуля, а круг распространения газеты расширился аж до Ленстера. В марте 1965–го ее купила Music Echo, в которой обзор ливерпульской музыкальной сцены ограничивался объемом одной страницы, что вполне соответствовало довольно вялому интересу — даже в самом городе — к группам с собачьими челками, которые умеют играть «Twist and Shout»; однако интерес сразу же возрос после того, как перед ливерпульской премьерой «A Hard Day's Night» «The Beatles» с триумфом проехали по улицам города, до краев заполненным людьми, где крики «Мы хотим Ринго» перекрывали все остальные, а одна девушка чуть не бросилась под колеса их «Роллс–Ройса», потому что ей было плохо видно Ринго…

Они принадлежали Ливерпулю, и Ливерпуль давал всем это понять.

Во время следующего турне по США посреди бушующей толпы на стадионе в Детройте выделялся один плакат: «МЫ С ТЬЮ–БРУК (улица в Ливерпуле)! МЫ ГОРДИМСЯ ВАМИ!»

В один из вечеров 1965 года, когда «The Beatles» выступали перед шестью тысячами человек на нью–йоркском стадионе Shea (еще один мировой рекорд), «Rory Storm and the Hurricanes» играли в Orrel Park Ballroom; Рори, как всегда, был полон энергии и так лихо тряс бедрами, что переплюнул самого Элвиса. Несмотря на все трудности и разочарования, которые испытал Рори, он не завидовал успеху Ричи и не слишком расстраивался из–за того, что у него было все меньше возможности видеться со своим бывшим барабанщиком. Тем не менее Хэрри Грэйвз присутствовал на стадионе, когда центральные нападающие Рори и Уолли в составе Mersey Beat XI заколотили три гола команде Florence Albion. Об одном из бывших участников «The Hurricanes», после того как у его новой группы в 1964 году вышел сингл, Mersey Beat опубликовала статью под заголовком «Ringo Man Records!» («Коллега Ринго записывается!»), однако пресса все–таки не уделяла взаимоотношениям Рори Сторма и «The Beatles» должного внимания.

Еще один соперник Рори, лидер «The Dominoes» «Кингсайз» Тэйлор — который, если бы не «The Beatles», взял бы к себе Ринго, — остался в стороне от всеобщего помешательства и уехал в Германию, где курсировал между Гамбургом, Килем и Берлином, работая в сети Star–Club, где «все слегка отстали от жизни. Они тащатся от рок–н-роллов в духе раннего Литтл Ричарда и прочей чепухи такого рода». Осознав, что он «совсем не вовремя уехал из страны», Тэйлор несколько раз приезжал в Ливерпуль, где за концертом в The Iron Door последовал положительный отзыв в газете Melody Maker, турне по Британии с Чаком Берри, выступление на Ready, Steady, Go! и долгая, хотя и не слишком успешная звукозаписывающая карьера, которая завершилась в 1967 году.

Единственной ливерпульской исполнительницей, которая попала в национальный хит–парад, была в то время бывшая подруга Тэйлора Силла Блэк; она же стала первой обладательницей хита Номер Один после Хелен Шапиро.

Во время турне с «The Fourmost» и «Sounds Incorporated» Силла один раз закрывала шоу, где хэдлайнером был Dj