Болл попали в британский Тор 20. После того, как Билк выпустил хит номер один «Stranger on the Shore», ему написал один фанатик из Манчестера и спросил, не шла ли в песне речь об Иисусе. Если музыканты «Paramount Jazz Band» Аккера оделись в полосатые парчовые костюмы и цилиндры, то твидовые костюмы из Донегола, форму а–ля «солдат армии Конфедерации» и даже судейские накидки и адвокатские парики использовали менее известные команды. Такие ансамбли, как правило, состояли из банджоистов, любителей подудеть в армейский горн и «папаши», искренне считавшего: чтобы петь как Армстронг, нужно всего лишь научиться монотонно хрипеть в микрофон.

В некоторых номерах джаз и вовсе отсутствовал; многие группы исходили из того, что, раз какой– нибудь черный джаз–корифей из Нового Орлеана написал конкретное соло, сам бог велел выучить его нота в ноту и «вворачивать» на каждом выступлении. «The Massed Alberts» (английский вариант «Spike Jones and His City Slickers») и завсегдатаи первых позиций в чартах «Temperance Seven» (под крылом у продюсера Джорджа Мартина) имели весьма отдаленное отношение к джазу, однако это не мешало им регулярно появляться на Би–би–си на шоу вроде Trad Tavern и в таких традиционно джазовых клубах, как 100 Club в Лондоне, Uncle Bonnie's Chinese Jazz Club в Брайтоне и The Temple, The Cavern (под лозунгом «Никаких битников, тедов и прочих придурков») и Storyville (позднее переименованный в The Iron Door) в Ливерпуле, затерянных в лабиринтах громадных пакгаузов ливерпульских доков.

В «Liverpool Echo» регулярно печатались анонсы и рецензии на джазовые концерты, тогда как «низкопробный» рок–н-ролл попросту игнорировался. И тем не менее, возможно по причине того, что поп–группа «The Temperance Seven» собирала полные залы, где бы она ни выступала, The Iron Doom The Cavern усмотрели выгоду в том, чтобы между выступлениями джазовых команд вставлять поп–группы; The Cavern даже в четверг, отведенный исключительно для исполнителей современного джаза, стал впускать к себе «чужеродный элемент». Теперь, когда там не было никакого Рэя Макфолла, грозившего «всех уволить», «Rory Storm and the Hurricanes», до того как они уехали в Pwllheli, были желанными гостями на всех поп–вечеринках, которые устраивались в клубе.

Несмотря на этот безусловный прорыв, большинство клубов Ливерпуля продолжало ориентироваться на группы, игравшие традиционный джаз, вроде «The Joe Silman Dixielanders» или «Noel Walker's Stompers», и поэтому «Rory Storm and the Hurricanes» живо откликнулись на предложение поиграть рок–н-ролл за небольшие деньги в Западной Германии. Для них это был бы ценный опыт — еще в 1968 году считалось, что, отпуская группу на родину на три месяца, можно было безошибочно определить, чего она стоит. Менеджер «Black Sabbath» Джим Симпсон заявил, что «такие гастроли — это все равно что заставить бегуна на тысячу метров пробежать пять тысяч». Девять лет спустя Аккер Билк раз и навсегда покончил с джазом, поиграв шесть недель в одном из пивных подвальчиков Дюссельдорфа, где «тебе нужно было играть, играть и еще раз играть, затем — двадцатиминутный перерыв, чтобы выпить пивка, и — снова за дело».

«Garston 's Swinging Blue Jeans», которые играли нечто среднее между джазом и поп–музыкой, приехав в Германию, с удивлением узнали, что местная молодежь не увлекается джазом еще с 1960 года! Такие бастионы тевтонского джаза, как Star Palaast в Киле и Storyville в Кельне, капитулировали под натиском рок–н-ролла, уступив место небольшим пивным подвальчикам. Особенно широкое распространение это новое явление получило в Гамбурге, крупнейшем морском портовом городе Германии, после того как у Тони Шеридана так и не сложился роман с шоу Oh, Boy!. Он и несколько безработных лондонских музыкантов прибыли туда в июне 1960 года и от импресарио Бруно Кошмидера получили название «The Jets». Спонсоры отвернулись от клуба Кошмидера Kaiserkeller после того, как услышали там одну из местных групп, которая довольно безуспешно пыталась копировать американский поп, и Кошмидер, с целью восстановить потерянную репутацию, пригласил команду из Туманного Альбиона.

Благодаря группе клуб снова начал процветать: «The Jets», вместо того чтобы подчистую копировать аранжировки, в поте лица раз за разом выдавали свои варианты известных хитов — «What'd I Say», «Whole Lotta Shakin» и даже «Where the Saints Go Marching On», не утруждая себя точным воспроизведением мелодии. Впрочем, вскоре группу переманил к себе один из самых богатых конкурентов Кошмидера — Питер Экхорн, владелец клуба Тор Теп.

Бруно недолго горевал по этому поводу — он вспомнил про Брайана Кассера, которого как–то встретил в лондонском 2 I's. Хотя Кассер родился и вырос в Лондоне, группа, в которой он пел, была из Ливерпуля — «Cass and the Cassanovas». Кассер сказал Кошмидеру, что с ним можно связаться, позвонив в клуб The Jacaranda, где собирались все ливерпульские группы, так как недалеко располагалась контора, в которой выдавали пособия по безработице. По легенде не Кассер, а Алан Уильяме ответил на звонок одного из подчиненных Кошмидера: «Нет, Брайан и «The Cassanovas» сейчас в Шотландии с Джонни Джентлом, одним из «клиентов» Ларри Парнса. Я могу вам чем–нибудь помочь? Может, нам следует обсудить это в следующий раз, когда мистер Кошми–дер и вы сами будете в Лондоне?» Благодаря предприимчивому Кошмидеру две ливерпульские команды, которые в тот момент не были в Шотландии и не работали у Батлина, переправились через Северное море в Гамбург, и в октябре 1960 года настала очередь «Rory Storm and the Hurricanes» завоевывать Германию. Они должны были заменить «Derry and the Seniors», которые работали там с июля вместе с «The Beatles» (раньше они назывались «The Quarry Men»). Несмотря на то что официально их контракт заканчивался в декабре, Кошмидер настаивал на том, чтобы они встретили Новый год в Kaiserkeller. На афишах название группы Рори, «RORY STORM AND HIS HURR1CAN» (!), как «ветеранов» лагерей Батлина, печаталось значительно более крупным шрифтом, чем «The Beatles».

Ринго выезжал за границу первый раз в своей жизни; он путешествовал один и должен был сделать пересадку в Париже. Продираясь сквозь толпу пассажиров, он потерял свою ударную установку. Все его бесплодные попытки объяснить с помощью языка жестов, что он находится в затруднительном положении, привели к тому, что вызвали жандармов. К счастью, один из них знал английский, но это не особенно помогло делу — установку не удалось найти даже на следующее утро.

Проезжая сквозь леса Нижней Саксонии, Ринго, с воспаленными от бессонницы глазами, испытывал страшные приступы ностальгии и осознавал весь ужас того положения, в которое он попал. Гамбург, так же как и его родной город, был разрушен во время войны, но если Ринго ожидал увидеть автостоянки на пустырях, появившихся в результате бомбежек (что встречалось на каждом углу в Ливерпуле), то он жестоко ошибался: его глазам предстал шумный современный мегаполис (прошли многие годы, прежде чем Ливерпуль превратился во что–то подобное), полностью восстановленный после налетов военно– воздушных сил Великобритании. Мрачные здания на берегу Эльбы чем–то напоминали Ринго его родину; подобный унылый пейзаж представляли собой и улицы района Св. Павла, где находился Kaiserkeller. Внутри клуб ничем не напоминал тот грязный подвал, который назывался Cavern; его интерьер и оборудование затмевали собой даже Rock and Calypso.

Если в оформлении клуба Pwllheli прослеживались карибские мотивы, то в Kaiserkeller преобладала морская тематика: с его огромного потолка свисали рыбацкие сети, кабинки для посетителей были выполнены в форме лодок и так далее — не зря же сие заведение располагалось в портовом городе (пускай он находится в шестидесяти милях от морского побережья). Kaiserkeller был единственным подобного рода заведением на улице Гроссе Фрайхайт, которая, однако, примыкала к улице Рипербан, с ее бесчисленными злачными заведениями под неоновыми вывесками, витринами с проститутками и кабинками пип–шоу. Мое