относятся к сложным «специальным» (прецизионным) сплавам, в которых составляющие фазы оказывают ярко выраженное влияние на свойства. Большое число современных анализов приводят к выводу, что во многих случаях древние сплавы по чистоте компонентов и свойствам имеют качество, «превосходимое сегодня только при использовании особой технологии».

Красноречивым примером служит знание о колокольной бронзе, накопленное и упорядоченное ремесленниками всех частей света. Самым старым письменным источником является глава китайской книги III века до н. э. «Чжоу ли», которая называется «Записка для контроля работы ремесленников» и содержит знаменитые «6 рецептов» бронзы — для котлов и колоколов, топоров, копий и пик, мечей, пишущий перьев и наконечников стрел, зеркал. Эта глава написана на основе данных XI–VIII веков до н. э. Изучение современными методами бронзы еще более древних колоколов показывает, что изготовившие их мастера издавна достигли высокого технического уровня в строжайшем соблюдении химического состава сплавов и чистоты используемых металлов. Критерий контроля за этими параметрами был строгим — качество звука [270].

Но бронза — именно один из множества примеров. Сам факт, что множество ремесленников в разных местах находили наилучшие методы создания сложных материалов и устройств, а затем могли в течение веков с высокой точностью воспроизводить эти методы в производстве массы изделий, говорит о высокоразвитой системе сбора, систематизации, хранения и передачи знания и о строгом контроле за его правильным использованием. Создатели современной науки были причастны к этому знанию и многим ему обязаны. Тот факт, что впоследствии оно было оттеснено на обочину и к нему был утрачен общественный интерес, привело к обеднению всей системы знания в целом.

Лишь сравнительно небольшая часть философов и историков техники считали развитие ремесленного знания важным историческим этапом в становлении «общества знания» Нового времени и относили его к категории «реального, хотя нетеоретического знания». Высоко оценивал труд ремесленников как источник знания В. И. Вернадский. Советский философ В. В. Чешев придает этому знанию и концептуальный характер, что принципиально повышает его статус: «Технический опыт непосредственно способствовал постановке естественнонаучных проблем и выдвижению различных концептуальных построений» [269, с. 357].

Большая часть историков и философов представляет ремесленное знание бессистемным обыденным знанием. Оно якобы основано на «голом эмпиризме, простых обобщениях, наблюдениях, традициях и рецептах», «пробах наугад, игре случайности», «решениях „на глаз“, сноровке, делавшей излишними письменно закрепленные правила», «случайности эмпирико-практических ухищрений изобретательных ремесленников», «элементарном эмпиризме, не имеющем в себе никаких конструктивных особенностей», примитивной технологии, «не образующей самостоятельного феномена и процесса с имманентными и объективными закономерностями развития». Большая подборка подобных высказываний видных советских и зарубежных философов приводится в [271].

Но проблема гораздо глубже, чем разрушение систем технологии и жизнеустройства, основанных на традиционном знании. Рациональное мышление — достижение всего человечества. Все культуры, включая Запад, выработали свои формы сочетания рационального сознания со своим традиционным знанием. На Западе Нового времени рационализм в системе знания был объявлен суверенным господином, хотя под этой ритуальной формой скрывался специфический способ сосуществования. Но экспансия Запада в другие культуры создавала угрозу местным, самобытным способам взаимодействия рационального и традиционного знания.

А. Н. Уайтхед в его первой лекции из курса «Наука и современный мир» сказал так: «Современная наука рождена в Европе, но ее дом — весь мир. В течение последних двух веков происходило длительное и искажающее влияние западных обычаев на восточную цивилизацию. Восточные мудрецы до сих пор озадачены тем, чтобы некий регулятивный секрет бытия перенести с Запада на восток без угрозы бессмысленного разрушения того наследства, которым они справедливо гордятся» [244, с. 58].

Пренебрежение традиционным знанием при контакте культур доходило до того, что игнорировалась ценность даже тех знаковых систем, в которых это знание выражалось — прежде всего, языков. Так, американская оккупационная администрация в Японии в 1946–1948 годах вполне серьезно подготовила и начала уже было внедрять в Японии реформу письменности — переводить ее с иероглифов на латинский алфавит. Объяснялось это стремлением демократизоватъ японскую культуру, ибо «латинский алфавит гораздо доступнее широким народным массам». Спасла японскую культуру, как это ни парадоксально, победа коммунистов в Китае — американцам в Японии стало не до вопросов языкознания.

Самир Амин пишет, основываясь на богатом опыте третьего мира: «Современная господствующая культура выражает претензии на то, что основой ее является гуманистический универсализм. Но евроцентризм несет в самом себе разрушение народов и цивилизаций, сопротивляющихся экспансии западной модели. В этом смысле нацизм, будучи далеко не частной аберрацией, всегда присутствует в латентной форме. Ибо он — лишь крайнее выражение евроцентристских тезисов. Если и существует тупик, то это тот, в который загоняет современное человечество евроцентризм» [2, с. 109].

Об этой особенности либерального мышления писал Лоренц в 1966 г. в статье «Филогенетическая и культурная ритуализация»: «Молодой „либерал“, достаточно поднаторевший в научно-критическом мышлении, обычно не имеет никакого представления об органических законах обыденной жизни, выработанных в ходе естественного развития. Он даже не подозревает о том, к каким разрушительным последствиям может повести произвольная модификация норм, даже если она затрагивает кажущуюся второстепенной деталь. Этому молодому человеку не придет в голову выбросить какую-либо деталь из технической системы, автомобиля или телевизора, только потому, что он не знает ее назначения. Но он выносит безапелляционный приговор традиционным нормам социального поведения как пережиткам — нормам как действительно устаревшим, так и жизненно необходимым. Покуда возникшие филогенетически нормы социального поведения заложены в нашем наследственном аппарате и существуют, во благо ли или во зло, подавление традиции может привести к тому, что все культурные нормы социального поведения могут угаснуть, как пламя свечи» [28, с. 164]. Разве не такое поведение «молодого либерала» мы наблюдали во все годы перестройки и наблюдаем еще сейчас в России?

Цивилизационный конфликт Запада с традиционным обществом сочетался с конфликтом когнитивным, методологическим. Сначала наука боролась за установление своей монополии как носителя высшего авторитета знания, а потом за удержание этой монополии. Сочетание мотивов обусловило кооперативный эффект, с которым было репрессировано знание, записанное на языке традиции.

Что потеряло при этом научное знание, вытесним на интеллектуальную обочину знание, записанное на «другом языке»? Это — один из важных и актуальных вопросов и методологии науки, и общей культурологи. Здесь коснемся его вскользь, на паре примеров.

В течение длительного времени, а во многом и сегодня, научное мышление опиралось на механистический детерминизм — представление, что мир есть машина, которая действует по законам, поддающимся познанию и выражению на математическом языке. Центральной догмой этого представления была идея равновесия и стабильности этой машины, предсказуемости ее поведения через выявление причинно-следственных связей. Эти идеи были положены в основу и многих фундаментальных моделей, которые восприняты культурой Запада и стали «руководством к действию» (например, модель человека как рационального индивида, политэкономическая модель рыночной экономики, в которую Адам Смит буквально перенес ньютоновскую модель мироздания).

И. Пригожий обращает на это внимание в связи с феноменом нестабильности: «У термина „нестабильность“ странная судьба. Введенный в широкое употребление совсем недавно, он используется порой с едва скрываемым негативным оттенком, и притом, как правило, для выражения содержания, которое следовало бы исключить из подлинно научного описания реальности. Чтобы проиллюстрировать это на материале физики, рассмотрим элементарный феномен, известный, по-видимому, уже не менее тысячи лет: обычный маятник… Если расположить маятник так, чтобы груз оказался в точке, противоположной самому нижнему положению, то рано или поздно он упадет либо вправо, либо влево, причем достаточно будет очень малой вибрации, чтобы направить его падение в ту, а не в другую сторону.