долларов на проведение избирательной кампании 1944 г., и из них 300 тыс. долларов дали нефтепромышленники Калифорнии. «Поули, — записал Икес в своем дневнике, — считает, что было бы большой ошибкой нарушать интересы этих промышленников».
Икес рассказал также, как, возвращаясь в Вашингтон из Гайд-Парка после похорон Рузвельта, он наткнулся в поезде на председателя Национального комитета демократической партии Роберта Ханнегана, секретаря Трумэна Гарри Вогана и Эдвина Поули, которые тихо о чем-то беседовали. «Увидев меня, — сказал Икес, — они разошлись, и только Поули имел наглость обратиться ко мне с вопросом, что я намерен делать с нефтеносными участками, находящимися в море у берегов Калифорнии…»[101]
После показания Икеса президент Трумэн заявил, что он попрежнему доверяет Поули. Трумэн сказал представителям прессы, что Икес, «возможно, заблуждается».
Через неделю, 13 февраля, Икес подал в отставку с поста министра внутренних дел. «Я не желаю, — заявил он, — оставаться в таком правительстве, которое хочет, чтобы я пошел на лжесвидетельство в чьих-нибудь личных интересах».
Но протесты против назначения Поули продолжали поступать отовсюду. Наконец, 13 марта Трумэн очень неохотно снял его кандидатуру, хотя несколько раз до этого он заявлял, что ни при каких условиях не отменит своего решения.
Вскоре после этого государственный департамент объявил о назначении Эдвина Поули главой Американской комиссии по репарациям и о том, что в ближайшие дни он отправится на Дальний Восток — разрабатывать «долгосрочный план мирного экономического развития». Через несколько дней Поули вылетел в Токио.
Когда Поули отправился выполнять свое новое задание, кое-кому вспомнилось, что до нападения на Пирл Харбор Поули поставлял Японии большие партии нефти.
К концу войны, когда возмущение американской общественности вредительскими методами работы «Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности» достигло высшей точки, председатель комиссии Мартин Дайс на очередных выборах в конгресс снял свою кандидатуру, а три других члена комиссии выставили свои кандидатуры, «о потерпели полное поражение. Все уже думали, что конгресс распустит комиссию. Неожиданно 3 января 1945 г. на открытии своей 79-й сессии конгресс принял 207 голосами против 186 законопроект о превращении «Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности» в свой постоянный орган.
Инициатором этого законодательного трюка был член палаты представителей от штата Миссисипи Джон Э. Рэнкин.
Ярый антисемит и восторженный поклонник теории «превосходства белой расы», этот человек с желтым морщинистым лицом в свое время снискал одобрение немецко-фашистского пропагандистского органа «Вельтдинст», который назвал Рэнкина «выдающимся американцем».
После поражения Японии «Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности» под руководством Рэнкина открыла «крестовый поход» против коммунизма. [102]
Комиссия обрушила на головы американцев целую лавину потрясающих интервью для печати, панических «официальных коммюнике», тревожных заявлений, гласивших, что «советский империализм» вынашивает планы мирового господства и что в Соединенных Штатах кишмя кишат советские шпионы и диверсанты, засланные Кремлем, чтобы похитить секрет атомной бомбы. Все старые специалисты по антисоветской клевете и пропаганде, ренегаты, когда-то побывавшие в коммунистической партии, и прочие «компетентные свидетели» валом повалили в комиссию и принялись рассказывать там басни, одну чудовищнее другой, о «заговорах красных шпионов» и о подготовке СССР к войне против Америки.
Одним из «авторитетных» свидетелей, дававших показания комиссии, оказался ярый враг СССР, бывший дипломат Уильям С. Буллит, изощрявшийся в фантастических сплетнях насчет Советского Союза. Но ни Буллит, ни другие свидетели комиссии не могли придумать ничего нового. Все эти басни уже с 1938 г. повторялись без конца на заседаниях «Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности». Новым было лишь то, что теперь американская печать и радио стали преподносить эти басни американскому народу под видом сообщений исключительной важности, а ответственные представители правительства даже стали ссылаться на них, как на факты решающего значения для внутренней и внешней политики США.
В 1946–1947 гг. под видом расследования «советских заговоров» и «коммунистических интриг» «Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности» неуклонно развертывала наступление на демократические установления и конституционные права американского народа. Комиссия начала «расследование» деятельности целого ряда прогрессивных и антифашистских организаций, которым она приклеила ярлык «подрывных». В их числе были, например, такие организации:
Конгресс гражданских прав,
Независимый гражданский комитет деятелей искусств, наук и свободных профессий,
Национальный комитет борьбы с антисемитизмом,
Национальный совет американо-советской дружбы,
Комитет унитарной церкви,
Комитет ветеранов для борьбы с дискриминацией,
Объединенный комитет антифашистов-эмигрантов.[103]
В ходе этого наступления комиссии на свободу слова и мысли самой ожесточенной и наглой атаке подверглось кино.
20 октября 1947 г., после тщательной и широко разрекламированной подготовки, комиссия начала публичное расследование «подрывной деятельности» в Голливуде. Были вызваны две группы свидетелей. Первая состояла из «дружественных свидетелей», в большинстве своем крупных кинозвезд, показания которых, по замыслу комиссии, должны были раскрыть, до какой степени кинопромышленность поражена «коммунистической заразой». В разряд «недружественных свидетелей» были отнесены 19 кинорежиссеров, сценаристов и актеров, являвшихся, по мнению комиссии, руководителями «красного подполья» в Голливуде.[104]
Расследование деятельности работников кино сразу же приняло характер какой-то дикой фантасмагории. В зале была установлена целая батарея аппаратов для киносъемки и звукозаписи, которые фиксировали каждый жест и каждое слово свидетелей и членов комиссии, а также специальное оборудование для передачи заседаний по радио и по телевизионной сети. Журналисты сидели в черных очках, защищая глаза от света мощных прожекторов. Председатель Томас то и дело прерывал заседание, чтобы кинооператоры могли заснять особенно драматические моменты.
Корреспондентка газеты «Нью-Йорк дейли ньюс» Рут Монтгомери так описывала обстановку заседания во время выступления одного из главных свидетелей, Роберта Тэйлора:
«Больше тысячи женщин, с воплями расталкивая друг друга, штурмовали сегодня зал заседаний комиссии, чтобы посмотреть на знаменитого киноактера Роберта Тэйлора. Зал был переполнен; сотни людей толпились в коридорах. Какая-то 65-летняя старуха взгромоздилась на радиатор отопительной системы, чтобы увидеть звезду экрана, свалилась оттуда и разбила себе голову. Другим в страшной давке порвали платья… Показания Тэйлора часто прерывались исступленными аплодисментами». Стараясь все время держать голову под таким углом, чтобы фотографы были довольны, Тэйлор торжественно провозгласил: «Я лично считаю, что коммунистическую партию нужно запретить. Будь на то моя власть, я бы их всех отослал назад в Россию». Когда его попросили назвать нескольких коммунистов, работающих в кинопромышленности, он назвал двух актеров. «Сейчас мне приходят на память только эти двое», — сказал он. Потом, после короткой паузы, он неуверенно добавил: «Впрочем, я не совсем уверен, что они коммунисты».
На заслушивание аналогичных показаний прочих «дружественных свидетелей» по вопросу о «коммунистической деятельности» в Голливуде ушло пять дней.
Когда дошла очередь до «недружественных свидетелей», им категорически запретили читать
