сердце. И я обязательно найду способ, чтобы дети остались с нами. Нам придется обжаловать постановление судьи. Если же это не удастся… то, полагаю, капитан О'Ши очень скоро выберется из своего финансового кризиса.

– Ты хочешь сказать… ты хочешь сказать, что намереваешься выкупить у него детей?

– Ну, положим, нам придется не выкупать детей, поскольку мы никогда не расстанемся с ними, а покупать его подпись на документе о его отказе от опеки над ними. Если понадобится, я продам Эйвондейл. Ну, дорогая, а где же наш кофе? Надеюсь, Эллен приготовила почки и бекон. Мне надо хорошенько поесть с утра. Я собираюсь на встречу с членами ирландской партии и не сомневаюсь, что все сегодня будут необыкновенно словоохотливы. Хотя им есть чем заняться и без этого. Вот так-то вот.

Кэтрин, обрадованная, что у Чарлза разыгрался аппетит, поскольку отсутствие его беспокоило ее уже давно, с надеждой в голосе проговорила:

– Надеюсь, они все же поддержат тебя. Ведь ты пока еще их лидер.

– Не-ет, они вцепятся мне в глотку. Но уверен, что сумею справиться с ними. Я совершенно не намерен уходить с политической арены именно в этот критический момент. – Он сел за стол. – А ты чем будешь заниматься?

Кэтрин посмотрела на серую полоску моря, вздымающуюся от яростного ветра, вспомнила о вчерашнем происшествии и вздрогнула.

– Посижу дома с детьми. Мне хочется, чтобы они все время были у меня на виду. – И про себя добавила: «И буду ждать твоего возвращения…»

Позднее она послала Нору купить все газеты, какие только можно.

После возвращения дочери Кэтрин вновь погрузилась в чтение, справляясь с нелегкой задачей разобраться в мнениях журналистов. Но это оказались не мнения, а единое мнение.

«Уйти с политической арены в личную жизнь…»

«В Англии ни духовенство, ни миряне больше не будут иметь с ним ничего общего…»

«Его политическая карьера кончена…»

«Найдется ли во всем мире хоть один человек, который теперь сможет поверить слову мистера Парнелла?»

Вдобавок к своему горю она прочла несколько язвительных заметок насчет нижних юбок Китти О'Ши и гнусные шутки касательно побега по пожарной лестнице. Ко всему прочему случились и более серьезные вещи. В Типперэри[44] снова начались поджоги и убийства бейлифов. А спокойный голос ирландского лидера сейчас явно срывался. О чем они думают? Что предпримут?

Кэтрин позвонила в колокольчик и, когда в комнате появилась Филлис, швырнула ей охапку газет, приказав сжечь их в кухонной печи.

– Слушаюсь, мадам. Не угодно ли вам подняться наверх и поспать. Теперь хозяина долго не будет дома.

«Хозяин…» Прежде Филлис никогда не называла так Чарлза. В груди Кэтрин не прекращал гореть маленький упрямый костер, а Чарлз все еще не возвращался. Но он приедет! Он всегда возвращается домой!

Если до сих пор Чарлз возвращался совершенно спокойным, то на этот раз все было иначе.

Он приехал почти в полночь; глаза сверкали на его бледном, усталом лице.

– Нам придется сражаться, Кэт! – выдохнул он и буквально упал в кресло возле камина. Его тело казалось невесомым от истощения и усталости.

– Черт бы побрал эти подлые, лицемерные душонки! – проговорил он с яростью.

– А чего можно было от них ожидать? – презрительно возразила Кэтрин. – Они давно все решили…

– Они, видите ли, боятся шокировать мистера Гладстона. Мы ведь теперь публичные развратники и изгои, а он – примерный прихожанин.

– Даже мистер Гладстон… – шепотом сказала Кэтрин, но не успела продолжить, ибо Чарлз устало перебил ее:

– Да, разумеется, я ожидал, что он все узнает, но если бы скандал не стал достоянием общественности, он закрыл бы на это глаза.

Кэтрин подошла к нему.

– Расскажи, что случилось сегодня.

– Мы собрались, чтобы выбрать председателя.

– Ну и как?.. Неужели они переизбрали тебя? – воскликнула Кэтрин.

– О да, они сделали это. Они даже поаплодировали мне. Я был избран единодушно.

– Как же они пошли на это после всего, что с тобой приключилось?

– Видишь ли, я не оказываю на них такого огромного влияния, как официальные послания из Ирландии. Из Дублина, Лимерика, Клонмеля, Энниса. Все прислали уверения в преданности и доверии. Кроме того, заявлено, что никто не подчинится диктату и что у них не будет другого лидера, кроме меня. О'Брайен с О'Коннором сделали мне комплимент, что я – самый выдающийся парламентский деятель от ирландской партии за все времена. Даже Тим Хили произнес в Лейнстере весьма лестную речь в мою честь. Вот, послушай: «Для Ирландии и ирландцев мистер Парнелл является скорее не человеком, а общественным институтом. И мы, находясь рядом с ним, сохранили силу и власть в совете Великобритании и всего мира, такую власть, какой мы никогда не обладали прежде».

– Все это совершенная правда, – заметила Кэтрин.

– Да, но, насколько тебе известно, я не очень-то доверяю Хили.

– Но тогда что случилось? Что не так?

Он посмотрел на нее усталыми глазами.

– Нас уничтожил Гладстон.

От этого откровения Кэтрин охватила дрожь. Она вспомнила завуалированную жестокость прищуренных проницательных глаз премьера, когда он был, казалось, весьма и весьма дружески настроен.

– Именно этого я и боялась, – прошептала она. – Как же он сделал это?

– Он написал письмо Джону Морли. Оно опубликовано в специальном выпуске «Пэлл-Мэлл газетт». Вот. – Он вытащил из кармана скомканную газету и ткнул в заметку указательным пальцем.

Кэтрин начала читать, потом отложила газету в сторону, не в силах сосредоточиться на жестких официальных фразах.

– Скажи, что означает это письмо?

– Морли рассказал Джастину Маккарти об этом письме сразу же перед нашим собранием. Маккарти сообщил о нем мне, и теперь, когда уже слишком поздно, у меня нет иного выбора, как оставаться до конца верным своим принципам. И я намерен сражаться до конца! Я не позволю этому старому пауку одержать надо мной верх. Короче говоря, Кэт, он заявил, что я поставлю его в весьма неловкое положение, если останусь лидером ирландской партии. Таким образом я помогу этому ничтожеству стать во главе либералов, и при этом он будет опираться на то, что представляет интересы Ирландии.

Кэтрин кивнула.

– Скажи, разве это преступление – любить женщину?

Он нежно погладил ее волосы.

– Он трус. Он испугался общественного мнения. И возможно, он испугался королевы.

– Он старик, – злобно произнесла она. – Он умрет.

– Не так уж скоро. Я знаю, ему восемьдесят один год, он почти вдвое старше меня. Но в данный момент он чувствует себя вдвое моложе. И в его руках власть. Он один из тех в британском правительстве, кто может провести билль о гомруле.

– Без тебя?