не было рядом, отошла куда-то. Он колебался. В принципе, быстро уйти вбок, дать очередь… Прогремел выстрел, пуля опалила ухо и разнесла стекло на балконной двери.

– Без вредных мыслей, мистер Бонд, – насмешливо сказали за спиной. – Ситуация не в вашу пользу. Нагнитесь, Глеб Андреевич, и положите автомат. И вы, барышня, если не затруднит…

Пришлось подчиниться. Маша надрывисто дышала, негодовала, не верила.

– Спасибо, господа. Теперь повернитесь без резких движений.

Это и впрямь был какой-то демон. Он ошибался, как любой смертный, но всегда исправлял свои ошибки, используя все, что имел под рукой. Виктор Павлович Бутерс проявлялся из глубин помещения как голограмма. Сначала немножко, потом еще чуть-чуть, потом весь. Он заметно постарел за эти несколько дней, ссутулился, сморщился, но в глазах горел сатанинский блеск. У него действительно было два пистолета и оттопыривался брючный карман, куда он с натягом всунул спутниковый телефон. Рядом с мужем стояла Наталья Давыдовна. Она улыбалась – язвительно и гордо. Обычная женщина? Совсем не злодейка?

– Спасибо, дорогая, – любезно проговорил Виктор Павлович, – сыграно отлично.

– Я старалась, дорогой, – елейно проворковала Наталья Давыдовна.

– Это был спектакль, господа, – обратился он к спецназовцам. – Вы загнали нас в ловушку, перебили наших людей, и пришлось действовать нестандартно. Нет, мы могли бы, конечно, воспользоваться задней дверью, сбежать в джунгли, но, знаете, это так неприятно – бегать по острову, который не можешь покинуть, зная, что за тобой идут по пятам злые спецназовцы…

– На что вы рассчитываете, Виктор Павлович? – скрипнул Глеб. – Может, не стоит отягощать?

– Как на что я рассчитываю? – удивился Бутерс. – Все элементарно просто. Сейчас мы с вами простимся, я выйду на улицу, где временами появляется сигнал, дозвонюсь до своих людей и буду терпеливо дожидаться транспорта. Да, придется подождать, возможно, несколько часов, путь из Сарасоты не близок, а еще ведь надо дозаправиться на Ки Уэст… Но уверяю вас, после того как мы с вами… гм, простимся, нам с Натальей Давыдовной уже совершенно некуда будет спешить. Верно, дорогая?

– Можем искупаться, – согласилась женщина.

– Вот стерва… – сплюнула Маша.

Наталья Давыдовна лучезарно улыбнулась. Она гордилась собой и своим мужем. Какая замечательная семейная пара!

– Ну, почему же стерва, – вступился за жену Виктор Павлович. – С вашим-то самообладанием, барышня… Окажись вы на месте Натальи Давыдовны, полагаю, действовали бы не менее решительно.

Раздалось протяжное поскрипывание, и в комнату, прихрамывая, вошел мужчина с перебинтованным бедром. Бледный, как моль, он держал за цевье автомат. Обвел пространство мутным взглядом, потащился в угол. Тот самый шатен, которого Бутерс костерил за неудачное ведение боевых действий. Фамилия, кажется, Румберг. Это он гремел в соседней комнате мебелью, создавая иллюзию, что Бутерс находится там.

– Отлично, Шурик, – похвалил Виктор Павлович, – наконец-то ты сделал что-то полезное.

Наемник криво ощерился.

– Хороший островок, Глеб Андреевич, – сказал Бутерс, – но, к сожалению, не мой, собственность Марка Борисовича. Видите, как все причудливо переплелось. Бывший олигарх, весьма уважаемое, уверяю вас, лицо в Лондоне, вынужден оставить свои дела и на перекладных устремиться через половину земного шара, чтобы вытащить из дерьма своего ценного партнера. Кто же знал, что здесь по вашей милости затеется такой тарарам? Кстати, здесь неплохо отдыхается, если хочется на время отвлечься от дел. Островок на карте отсутствует, но все права на него оформлены, хорошая система безопасности, кубинские пограничники особо не докучают. Погрешу против истины, если скажу, что никогда здесь не был. Каких только причудливых личностей сюда не заносит – и мексиканских наркобаронов, и колумбийских… побоюсь этого слова, революционеров из FARC, и – боже сохрани – агентов ЦРУ и даже Госдепартамента… Пойдемте, Глеб Андреевич. – Виктор Павлович обхватил поудобнее обе рукоятки. Хромоногий шатен в углу подобрался, поднял автомат. – И вас, барышня, это касается. Хотелось бы сказать, что ничего личного, но уже не так – вы даже не представляете, как вы нас достали за последние несколько дней.

– Мы куда-то уходим? – выдавил из себя Глеб.

– Да, на воздух, – кивнул Бутерс. – Простимся там, если не возражаете. Все равно нам туда идти. Да и в доме будет поменьше характерных запахов. – Он не удержался от соблазна злорадно хохотнуть. – Пахнет от вас, господа морские спецназовцы… Похвально, что ради выполнения служебного задания вы готовы хоть в дерьмо… Надеюсь, вашим семьям выплатят хорошую компенсацию? Хотя о чем я, господи? Прошу на выход, господа.

У них не оставалось ни шанса, только броситься на пулю, полагаясь на осечку. Голова усердно прорабатывала варианты. Маша напряглась – лучше бы не лезла на рожон, дурочка! Их держали на прицеле, причем вполне грамотно. Бутерс передал супруге один из пистолетов, та сжала рукоятку и отошла в угол. Румберг выбрался в коридор, поднял автомат. Следом выскользнул повеселевший Виктор Павлович, поманил пальчиком спецназовцев.

И вдруг, откуда ни возьмись, нечто эфемерное выпрыгнуло из-за простенка, замелькали конечности! Румберг не успел обернуться, получил по загривку, рухнул на колени. Бутерс обернулся, но это его не спасло. Серия молотящих ударов, брызги изо рта, сдавленные стоны, и пистолет поменял владельца. Глеб повалил растерявшуюся Машу, накрыл собой, и очень вовремя, так как тут же загремело над головой. Наталья Давыдовна едва успела переступить порог. Пуля пробила лоб, мозговая жидкость залпом выстрелила из затылка, и мертвое тело повалилось на приступочку. Коленопреклоненный Румберг вскинул автомат, но куда там? Выстрел в затылок, и пуля вышла из лица, превратив его в «неудобочитаемое» месиво.

За несколько секунд все кончилось.

– Ой, как больно… – стонала взъерошенная, измазанная в копоти и крови Люба Ворошенко, прислоняясь к стене и хватаясь за простреленный бок. – Черт вас подери, коллеги… я тут кровь литрами проливаю, а вы непонятно чем занимаетесь…

– Любаша! – взвизгнула Маша и бросилась к Любе, подставляя плечо.

Картинка проявлялась беспощадная. Два покойника, брызги крови на стенах, Бутерс в синяках и ссадинах, с разбитой губой, копошился у стены, что-то блеял. Но главное, что Любаша жива и задание практически выполнено! Глеб развил бешеную активность – метнулся в комнату, сорвал штору, скрутил ее в жгут, ткнул Бутерса носом в пол и принялся вязать ему руки за спиной. Предприниматель кряхтел, стонал, смотрел остановившимся взором на безжизненное тело супруги.

– Мне очень жаль, Виктор Павлович, что с вашей женой произошла такая неприятность, – резюмировал Глеб, затягивая узел и с удовольствием озирая итог своей работы, – но, сами понимаете, война. Разве вы не собирались нас только что убить?

– Пошел ты к дьяволу, ублюдок… – процедил сквозь зубы Бутерс.

Глеб метнулся в коридор и спрыгнул в вестибюль. Распотрошенную аптечку в железной коробке он заприметил давно – раненые наемники врачевались, сунул ее под мышку и припустил обратно. Маша уже стаскивала с Любы комбинезон, та рычала от боли и делала злющие глаза. Бинтов и мазей в аптечке было с избытком. Врача бы еще толкового, и хорошую больницу.

– Отойди, – оттолкнула его Маша, – сама справлюсь, ты только мешаешь.

Любаша рассказывала – отрывисто, через пятое на десятое. Охрану у судна они с Мишкой благополучно вырезали, проникли на борт, и Мишка вдруг с чего-то решил, что граната в бак с горючим – это прикольно. Прикольного оказалось мало, демоны слетелись на грохот, и им пришлось отстреливаться до последнего; положили несколько человек, потом палубу тонущего судна стали забрасывать гранатами, Мишке прострелили ногу, он орал, чтобы Любаша прыгала отсюда, к чертовой матери, а он за ней. Но так и не прыгнул… Она размазывала слезы кулачками, всхлипывала.

Глеб реквизировал у затосковавшего Бутерса спутниковый телефон, предпринял попытку дозвониться до Бекшанского. В этом здании действительно не было сигнала. Почему? Злые духи создавали помехи? Любаша еле передвигалась, Маша волокла ее практически на себе, а Глеб подгонял пинками Бутерса. Наверное, к человеку, потерявшему жену и всякие надежды, следовало относиться деликатнее, но он в гробу уже видел эту деликатность! Ветер с моря ударил в лицо, освежил. Они тащились по веранде,