девятая улица», и пока ехали в лифте на шестой этаж. Но когда они вошли в квартиру, Леонард внезапно остановился как вкопанный и схватил Мадлен за руку.
— Что? — спросила Мадлен.
Он смотрел в сторону гостиной в конце коридора, где было полно народу, все громко разговаривали, перекрикивая музыку.
— Не могу я это выдержать, — сказал он.
Келли, почувствовав, что надвигается сцена, пошла дальше. Мадлен наблюдала, как она влилась в клубок легко одетых тел.
— Что значит — не могу?
— Тут слишком жарко. Слишком много народу.
— Хочешь, уйдем? — сказала она, не в состоянии скрыть раздражение.
— Да нет, мы уже пришли.
Она взяла его за руку и провела в комнату, где шумела вечеринка, и какое-то время все шло достаточно гладко. Люди подходили поздороваться, поздравить их со свадьбой. Леонард оказался способен поддерживать беседу.
Дэн Шнайдер, бородатый и здоровенный, но в фартуке, приблизился к Мадлен со стаканом в руке:
— Эй, я слышал, мы соседями будем.
Было еще рано, но речь его уже звучала невнятно. Он начал рассказывать ей про район, куда здесь ходить за покупками, где можно поесть. Пока он описывал свою любимую китайскую забегаловку, Леонард откололся и исчез в другой комнате — видимо, спальне.
В душной атмосфере квартиры было что-то эротическое. Все присутствующие заметно потели. Несколько девушек были в майке и без лифчика, а Адам Фогель, сидевший на диване, тер шею кусочком льда. Дэн предложил Мадлен взять себе что-нибудь выпить и отошел, покачиваясь.
Мадлен не пошла за Леонардом в спальню. Ей хотелось на несколько минут перестать за него волноваться. Она подошла к Келли, стоявшей у столика с напитками, где выстроились бутылки «Джим Бим», печенье «Opeo», стаканы и лед. Стерео играло песню «Маленький красный „корвет“».
— У них только виски, — сказала Келли.
— Не важно. — Мадлен протянула стакан и, взяв печенье, стала его грызть.
Не успела она обернуться, как из кухни на нее налетела Пуки Эймс:
— Мадди! Ты вернулась! Как там было на Кейпе?
— Замечательно, — соврала она.
— Зимой там, наверно, было мрачно, депрессивно?
Пуки хотела рассмотреть ее кольцо, но когда Мадлен показала его, та едва взглянула.
— Не верится, что ты замужем. Это же шаг назад.
— Знаю! — сказала Мадлен.
— Где твой парень? В смысле, муж?
По лицу Пуки невозможно было понять, много ли ей известно.
К Мадлен пробились еще друзья. Она обнималась с народом, говорила, что переезжает в город.
Пуки начала что-то рассказывать.
— Значит, прихожу я на работу — я в «Доджо» работаю официанткой, — и вот вчера вечером подзывает меня этот клиент и выдает: «У меня в сосиске, похоже, крыса». Смотрю — и правда, хвост из конца торчит. Типа целая крыса, внутри запеченная.
— Не может быть!
— Причем одна из дополнительных льгот на этой работе — там можно есть бесплатно, так что вот.
— Какая гадость!
— Погодите. Тогда я эту сосиску с крысой отнесла заведующему. Что мне еще было делать? А он такой: «Скажи клиенту, платить необязательно».
Мадлен начинала входить во вкус. Виски, такое сладкое, по вкусу напоминало алкогольный вариант кока-колы. Приятно было оказаться среди знакомых. У нее прибавилось уверенности в том, что решение переехать в Нью-Йорк — правильное. В Пилгрим-Лейк она ни с кем не общалась, и, возможно, это отчасти и составляло проблему. Допив, она налила себе еще.
Отойдя от бара, она заметила, что какой-то приличный на вид парень оценивающе рассматривает ее с другого конца комнаты. В последнее время она чувствовала себя словно медсестра, ей было не до секса, так что это ее приятно удивило. Она встретилась с ним взглядом и тут же отвела глаза.
Подошла Келли, шепнула:
— Все нормально?
— Леонард в спальне.
— По крайней мере, он пришел.
— Я от него с ума сойду. — Она тут же почувствовала себя виноватой за эти слова и добавила, чтобы смягчить их: — Просто он очень устал. Так мило, что он согласился пойти.
Келли снова приблизилась:
— Дэн Шнайдер мне все подливает.
— И что?
— Я не отказываюсь.
Следующие полчаса Мадлен обходила собравшихся, беседовала с людьми, которых давно не видела. Все это время она ожидала, что Леонард появится снова. Прошло еще пятнадцать минут, и, не дождавшись, она пошла взглянуть на него.
В спальне было полно старинной мебели и гравюр на шекспировские темы. Леонард стоял у окна, беседуя с каким-то парнем, лица которого не было видно. Только войдя в комнату, Мадлен сообразила, что это Митчелл.
Вероятно, нашлись бы люди, столкнуться с которыми в обществе Леонарда было бы еще более некстати, но в этот момент Мадлен не могла себе такого представить. Митчелл постригся и еще больше похудел. Трудно сказать, что шокировало ее сильнее всего: его внезапное появление здесь, его странный вид или сам по себе тот факт, что он беседует с Леонардом.
— Митчелл! — сказала она, пытаясь не подать виду, что ошеломлена. — Что ты сделал со своими волосами?
— Подстригся немножко, — ответил он.
— Я тебя с трудом узнала. Ты давно вернулся?
— Три дня назад.
— Из Индии?
Но тут вмешался Леонард.
— Мы вообще-то разговариваем, — сказал он с раздражением.
Мадлен резко отклонилась, словно в ответ на обманную подачу соперника.
— Я просто зашла спросить, не хочешь ли ты уйти, — тихо сказала она.
— Да, уйти я хочу. Но сперва я хочу закончить этот разговор.
Она посмотрела на Митчелла, будто ожидала его возражений. Но ему, видимо, тоже не терпелось от нее избавиться. Так что она махнула рукой, делая вид, что не потеряла контроля над ситуацией, и покинула комнату.
Присоединившись к компании, она попыталась снова окунуться в атмосферу вечеринки. Но мысли ее были заняты другим. Она гадала, о чем разговаривают Леонард с Митчеллом, и волновалась: вдруг они говорят о ней. При виде Митчелла в душе ее всколыхнулись чувства, в которых Мадлен толком не могла разобраться. Казалось, она радостно возбуждена и одновременно полна сожалений.
Минут через пятнадцать Леонард наконец вышел из спальни и сказал, что хочет уйти. Он не смотрел ей в глаза. Когда она сказала, что должна попрощаться с Келли, он ответил, что подождет на улице.
Пока Мадлен искала Келли и благодарила за помощь с квартирой, ее не покидало острое осознание того, что Митчелл по-прежнему здесь. Ей не хотелось разговаривать с ним наедине — в ее жизни и без того хватало сложностей. Ей не хотелось объяснять свои обстоятельства, выслушивать его упреки или