– Да тут нечего рассказывать. Просто в эти дни она страшно много занимается. Ей же нужно учиться на «отлично», если она хочет поступить в Йейльский университет, – бодро ответила Линн.
– Она часто плачет. Вчера вечером глаза у нее были совсем красные. – Маленькие обеспокоенные глазки Энни глядели подозрительно. – Разве ты не заметила?
– Она слегка простудилась, вот и все.
Горе Эмили тяжким грузом лежало на Линн. Конечно, она плакала, бедная девочка, а как же иначе? Двойное потрясение – душевное и физическое – изменило ее и сделало старше. Ожесточило ли? – задавалась вопросом Линн.
У двери комнаты Эмили она поколебалась. Прекрасно осознавая, что ее собственная беременность бросается в глаза, Линн не могла не думать о том, как это может подействовать на раненые чувства дочери. Но она открыла дверь и уже вошедшим в привычку бодрым тоном спросила:
– Я могу войти? Или ты занята?
Эмили отложила книгу:
– Я занята, но заходи.
– Мне бы не хотелось отвлекать тебя, но я подумала: последнее время ты держишься от всех в стороне. Разумеется, учиться необходимо, я знаю. – Походив таким образом вокруг да около, она вдруг перешла прямо к сути дела: – Скажи, может, тебе нужно выговориться, поговорить о своих чувствах к Харрису? Если это так, то я всегда в твоем распоряжении.
– Спасибо, но тут не о чем говорить.
Плечи Эмили распрямились, а подбородок гордо вздернулся вверх.
– Не о чем? – мягко переспросила Линн.
– Да. Мы держимся в стороне друг от друга, поэтому, если ты беспокоишься из-за этого, то зря.
– Я не беспокоюсь из-за этого. Я знаю, что ты сдержишь слово.
– Он прислал мне поздравительную открытку ко дню рождения, а с ней кружевной платочек. А еще мы разговариваем с ним по телефону. – Тут Эмили приостановилась, словно, подумала Линн, она ожидает, что я начну протестовать. Когда возражений не последовало, Эмили гордо объявила: – Он каждый день работает. Даже по воскресеньям. Я полагаю, это часть его наказания.
– О, мне кажется, наказывать было вовсе не обязательно. Я хочу сказать… Мы считаем, что тебе нужно развлекаться, ты же знаешь. – Не получив снова ответа от Эмили, Линн продолжила: – Я знаю, что тебе звонят мальчики.
– Потому что они в курсе, что между мной и Харрисом все кончено.
– Но ты никогда не принимаешь их приглашений. Эмили криво улыбнулась:
– Даже если б я хотела, а я не хочу, у меня все равно не было бы времени, разве не так? Ведь мои дни полностью забиты.
И в самом деле. Верный своему слову, Роберт обеспечил ей какое-нибудь занятие на каждый час свободного времени. Они уже побывали в опере, на сельских ярмарках и местной выставке собак. Они катались на коньках по первому льду этого сезона в Рокфеллеровском центре и посетили выставку в музее Метрополитен. С упорством и энергией он проводил в жизнь свой план, а Эмили с не меньшим упорством и появившейся в ней холодной вежливостью подчинялась.
Но как ей должно быть больно!
Так и прошла осень – долгая и неторопливая в этом году. Земля, покрытая черными листьями, гниющими под непрерывным дождем; время года, плавно скользящее к своему закату навстречу морозной зиме, – его промозглый мрак словно олицетворял тот холод, что лежал в основе притворной любезности в этом доме.
По молчаливому соглашению, о случившейся беде больше не упоминали. За столом Роберт ограничивал беседу обсуждением последних событий дня. Наедине с Линн разговоры велись главным образом о фирме. Это выглядело так, словно для него ничего более важного не произошло. Или не происходило.
– Меня думают послать за границу, – сказал он ей однажды вечером. – Едет группа с Западного побережья, из конторы Монакко, и они хотят, чтобы я поехал с ними в Берлин на совещание. После этого я уже один буду встречаться с людьми, с которыми мы установили деловые связи в Будапеште. – Воодушевленный и возбужденный, он мерил шагами спальню, пока не остановился за спиной у Линн, которая расчесывала волосы перед зеркалом. – Меня не будет около двух недель, если я все-таки уеду. Но я почти уверен, что поеду. Это произойдет где-то в декабре. Мне так не хочется тебя покидать. – Он изучал ее лицо: – Ты выглядишь усталой.
– Я в порядке. Все будет хорошо.
– К марту ты опять станешь сама собой.
– Я уверена, – согласилась она.
На самом деле в этот раз она чувствовала непривычную слабость, чего раньше не случалось. По утрам было мучительно трудно вставать и так тяжело было разрываться между различными делами – на поезде в Нью-Йорк, на машине на сельскую ярмарку, и все в движении, все время в движении. Без Роберта у нее будет хоть какой-то отдых.
Джози заявила:
– Не в беременности дело. Ты выжата как лимон эмоционально. И, Бог свидетель, одних неприятностей Эмили было для этого предостаточно. – «Но ты и половины их не знаешь», – подумала Линн. У нее вырвался непроизвольный вздох. – Ты так вторично и не сходила к моему другу, я имею в виду доктора Миллера, – произнесла Джози обвиняющим тоном.
– Нет. – Вернуться, чтобы рассказать ему о лейтенанте Уэбере и обо всем остальном? Опять ворошить прошлое? Да и зачем? Что он может сделать, этот человек, кроме как заставить ее почувствовать свою никчемность. И, откусив нитку, которой она штопала юбку Энни, Линн лишь заметила: – Этот ребенок
