И вдруг ее охватила ярость. Если бы он сейчас находился в этой комнате и у нее был бы нож, она вонзила бы его ему в сердце. Слава Богу, что его тут нет, потому что она должна себя уберечь, выздороветь и стать сильной и здоровой. Она дала жизнь трем существам, которые зависят от нее. Она. А не он. Она, теперь одна она. Он предал их жизни, знал он это или нет, он отказался от них навсегда. И при этой мысли Линн сильно сжала зубы.

Потом она приняла душ. Очень осторожно промыла свое опухшее, мертвенно-бледное лицо от крови, которая засохла и почернела по краям губ и ноздрей. С большим трудом она приподняла наполовину опущенные веки и промыла глаза. Потом сильно напудрила лицо, надушилась и очень тщательно вычистила ногти. Если уж лицо выглядит так ужасно, пусть хоть тело имеет приличный вид.

Когда Линн снова вошла в спальню, Юдора убирала постель. Она тактично старалась не смотреть на Линн, а стала рассказывать о всех происшедших в доме событиях.

– Мистер Леман просил попрощаться с вами от своего имени. Он долго разговаривал с Энни перед уходом, я не слышала этого разговора, но Энни захотела пойти в школу, я и не думала, что она захочет, но она решила, и он сам отвез ее. Звонил мистер Лоренс и сказал, что доктор снова приедет около обеда, если же вам он понадобится раньше, он пришлет за вами такси, чтобы отвезти вас в его кабинет. Бобби в порядке, он уже пообедал, и я уложила его спать. А Эмили едет домой, она звонила из аэропорта, Энни позвонила ей вчера вечером, я не смогла ей помешать. Ну вот, по-моему, все.

– О, Господи. У нее же сейчас экзамены.

– Ничего, подождут. Вы ее мать, – решительно сказала Юдора.

Дом содрогнулся, когда приехала Эмили. Хлопнула входная дверь, и по ступенькам раздался громкий стук каблучков; она ворвалась в комнату и застыла на полпути к Линн.

– О, Боже мой, – прошептала она и заплакала.

– Ну, не надо, – сказала Линн.

Бедная девочка. Ей не следовало приезжать, не следовало видеть это.

– Эмили, дорогая, не плачь так сильно. Это выглядит страшнее, чем есть на самом деле. Правда.

– Ты будешь это говорить! Я тебе не верю. Ты что, снова его защищаешь?

– Нет, нет. С этим покончено.

– О, мой Бог, что за кошмар! Но этого только следовало ожидать. Это был просто вопрос времени.

– Да, я думаю так.

– О, мама, что ты собираешься делать?

Эмили присела на краю постели. В ее вопросе была такая грусть, что на мгновение Линн отвернулась.

– Что делать? Множество вещей. У меня голова разламывается от того, что надо сделать.

– Как это произошло? Какова на этот раз была причина? – спросила Эмили, сделав акцент на словах «на этот раз».

– Я тебе все расскажу, но сначала скажи мне, как ты попала в то место. Я тоже там была. Я купила картину, и она рассказала мне про тебя. Ты была в Нью-Йорке и ничего мне об этом не сказала. Что случилось? Почему?

Довольно тайн. Хватит все время скрывать что-то друг от друга.

– Ты знала, о чем я тогда думала, мама. Но я больше не смогла выносить тяжелых мыслей. Они постоянно роились в моей голове. Ну, я села в самолет до Нью-Йорка, но через пару часов вернулась назад.

– О чем же ты думала, когда пошла туда? Что ты ожидала услышать?

– Я думала, тут есть какая-нибудь тайна, не знаю. Мне интересно было услышать о Джереми, однако не было другого способа разузнать о нем.

– Ну, и ты что-нибудь узнала?

– Он живет в Англии, и довольно неплохо, не очень широко, но неплохо, она дала мне понять, чтобы я оставила его в покое. По всей видимости, она не хочет, чтобы папа узнал, где он. Но кто знает? Может быть, когда-нибудь – а, может быть, никогда, – он захочет познакомиться с Энни, Бобби и со мной.

Зимний день погас, и Линн потянулась к шнуру лампы, чтобы зажечь свет.

– Ты удивлена, почему я забрела туда, – сказала она, понимая, что они обе избегают произносить имя «Керида». – Когда я размышляла о том, что ты узнала от тети Джин – и мне на это понадобилось время, – я поняла, что должна узнать прошлое. Я умышленно избегала мыслей о нем, я поняла и это. И вот, – с раскаянием сказала она, – может быть, я в какой-то мере надеялась, когда пришла туда, что эта женщина окажется не та Керида и мне не придется столкнуться с теми фактами.

Теперь, заставив себя произнести имя Кериды, Линн заставила себя продолжать и рассказала до конца ужасную историю этой несчастной женщины.

Когда она кончила, обе долго молчали. Затем Эмили вытерла глаза, встала, подошла к окну и долго смотрела в надвигающуюся ночь. Сердце Линн болело при виде опущенной головы дочери: подобные разоблачения не должна выслушивать девятнадцатилетняя девушка.

– Бедная тетя Джин, – сказала Эмили. – Наверно, она все эти годы боролась с собой: рассказать или не рассказать?

– Возможно, она не могла рассказать. Есть вещи, о которых нелегко рассказывать. Это все равно как открыть клетку и выпустить наружу льва.

– В любом случае, лев вырвался наружу вчера ночью.

И снова наступило молчание; казалось, для таких событий не находится слов.