Брюс мрачно произнес:

– Очень даже мог, если бы Юдора не подоспела.

– Такая ярость! Невероятно!

Брюс покачал головой:

– Надо смотреть глубже. Роберт всегда испытывал страх. Он был один из самых пугливых людей, которых я знал.

– Роберт?

– О, да. Он всегда был о себе не очень высокого мнения. Вот почему для него так важно было всегда повелевать.

Она размышляла. Был о себе невысокого мнения? А я всегда втайне чувствовала, – и едва ли могу признаться в этом даже самой себе, может быть, только изредка в грустные моменты, что я недостаточно хороша для него, и не получила хорошего образования, и недостаточно красива.

– Ты только сейчас об этом подумал, Брюс? Скажи мне.

– Нет, это было давно ясно, почти с самого начала.

Она подняла опухшие глаза и спросила спокойно:

– Так, значит, вот что ты увидел в Роберте? А что ты увидел во мне?

– Что ты всегда страстно стремилась ему угодить. И что ты полагаешься на него. Это было сразу видно, стоило только заглянуть чуть-чуть поглубже.

– И ты заглянул.

– Нет, по правде говоря, это Джози заглянула и увидела. Я от нее это узнал. Джози меня многому научила.

– Могла ли она представить что-нибудь подобное тому, что произошло вчера?

– Мы оба опасались этого, Линн.

– И несмотря на то, что вы были свидетелями наших счастливых минут.

Луч света от лампы упал на ее кольцо, когда она пошевелила рукой, и заиграл бриллиант; она нервно вращала кольцо вокруг пальца, и бриллиант играл, по обыкновению, вспышками света. Хорошие моменты, скрытые тенденции… Энни и Роберт играют в четыре руки, Энни снятся кошмары, и она их скрывает…

– Что теперь станет с Энни? – спросила она, отрывая взгляд от кольца. – Я так боюсь, так беспокоюсь за нее.

– Я думаю, что теперь ты действительно можешь с ней советоваться. Впрочем, я так всегда думал. Ты же это знаешь.

– Да, но ты тоже с ней поговоришь?

– Утром. Я тебе сказал.

– Нам так тебя будет не хватать, Брюс.

– Мне тебя тоже будет не хватать. – И знакомым жестом он откинул свои очки вверх, на волосы. – Но я уже готов к отъезду, Линн. Я даже не могу ждать, пока вывезут мебель из дома. Кресла, на которых сидела Джози, адресная книга, исписанная ее почерком, все-все, я не могу смотреть на эти вещи.

«Должны пройти годы, прежде чем он успокоится, – подумала Линн, – если вообще это когда-нибудь произойдет».

– Но я тоже, правда, совсем по-другому, испытала утрату. Я открыла дверь и шагнула в темноту лестничного пролета и упала в эту темноту. Я потеряла смелость. Сегодня утром она еще была во мне, а теперь нет.

– Ничего удивительного. Но на самом деле ты ее не потеряла. Ты подверглась нападению. К тебе вернется хорошее настроение, и ты возьмешь себя в руки. Я знаю, так и будет, – Он встал: – Иди спать, Линн. Уже поздно. Тебе помочь подняться по лестнице?

– Спасибо, я сама. – Она попыталась улыбнуться. – Это должно выглядеть ужасно. Мне страшно посмотреть на себя в зеркало.

– Ну, конечно, ты не в лучшем виде. Но у тебя все пройдет. Кстати, тебе нужно спать в какой-нибудь другой комнате, в комнате Эмили. Он вернется за своими вещами, а они, возможно, в вашей спальне, не так ли? Я хочу, чтобы ты держалась от него подальше. Да, и ты обязательно прими снотворное. В доме есть какое-нибудь снотворное?

– Да, Роберт держит его на случай бессонницы. Но я никогда не принимала снотворного.

– Хорошо, прими сегодня.

Она поднялась с трудом по лестнице и легла в постель. Когда позднее она уже была во власти сна, ей пришла в голову мысль, что она совсем не испытала чувство стыда перед Брюсом.

Солнечные лучи уже врывались в комнату, и было около полудня, когда Линн проснулась. Слабой и обессиленной она легла накануне в постель, и такой же слабой и обессиленной встала, чтобы пойти к зеркалу.

Она пришла в ужас от своего вида. Она с трудом осмелилась посмотреть, но тем не менее она должна была видеть это. Неужели человеческое существо может сделать такое! Человеческая личность, человеческое лицо, подобного которому нет на земле среди миллиардов других лиц!

Она всхлипнула: «Ох, моя жизнь… Я хотела, чтобы все у нас было хорошо. Я все делала. Я старалась…»