раньше, менял батарейку, поэтому представляю, что должно быть внутри, — Элиот запнулся. — Комиссар, там все изменилось: некоторые детали исчезли, некоторые были заменены на детали старинного образца, а большинство проводов подсоединены по-новому. А потом случилось то, что заставило меня вызвать службу безопасности. Видите ли, комиссар, рация работала.

— И что с того?

— Понимаете, это ведь просто игрушка. Радиус действия рации — пара кварталов. Дети переговариваются, сидя в разных комнатах. Такое портативное видеоустройство. Комиссар, когда я нажал на кнопку и заговорил в микрофон, мне ответил космический линкор, боевой корабль, несущий службу рядом с Проксимой Центавра! В восьми световых годах от Терры! Прибор работал как обычно. И тогда позвонил вам.

Некоторое время Рейнхарт молчал, затем постучал по лежащему на столе приборчику.

— Вы поймали боевой линкор? Вот этим?

— Да.

— Как выглядят обычные видеорации?

— Обычно они размером с двадцатитонный сейф, — ответил Диксон.

— Так я и думал.

Рейнхарт нетерпеливо махнул рукой.

— Можете идти, Эллиот, спасибо за информацию.

Сотрудник службы безопасности вывел инженера из кабинета.

Рейнхарт и Диксон молча смотрели друг на друга.

— Плохи наши дела, — заметил Рейнхарт. — Чтобы сотворить такое, нужен гений. И подумать только, откуда он взялся! Из начала двадцатого века, незадолго до мировых войн. Время творчества! Время открытий и промышленного роста. Эдисон. Пастер. Бёрбанк. Братья Райт. Время изобретений и создания революционных механизмов. Что они вытворяли с техникой! Люди прошлого обладали своего рода интуитивным пониманием машин, которого лишены мы.

— Вы считаете…

— Я считаю, что появление такого человека в нашем времени опасно само по себе, не говоря об условиях военного времени. Он слишком отличается от нас, у него иное мировоззрение. Этот человек обладает навыками, которые нам недоступны. Эта его способность чинить все подряд голыми руками ставит нас в заведомо проигрышное положение. Кажется, я начинаю понимать, почему машина не может его просчитать. Нам не понять его мотивов. Уинслоу говорил, он искал работу, любую. Утверждал, что может починить все, что угодно. Вы понимаете, что это значит?

— Что?

— Кто из нас способен хоть что-нибудь починить? Никто. Каждый компетентен только в своей работе. Общество развивается в сторону узкой специализации. Накопление знаний сделало невозможной роскошью возможность разбираться в иных сферах. Что мне до того, кто сидит за соседним столом? Мы утратили способность видеть дальше своего носа! Этот человек другой. Он способен починить все на свете. Его подход ненаучен, не основан на знании. Его ведет интуиция, его сила — в руках, не в голове. Мастер на все руки. Руки художника, творца. И этими руками он режет нас без ножа. А главное, сейчас он прячется где-то в горах. И неизвестно, когда нам удастся его оттуда выкурить. Он умен и хитер как зверь. Поймать его будет нелегко.

Отослав Диксона, Рейнхарт сгреб со стола дюжину новых докладов и направился в лабораторию.

Дверь была опечатана, перед охранниками, уперев руки в бока, тряс бородой Петр Шериков.

— Что происходит? — налетел он на Рейнхарта. — Почему мне не разрешают взглянуть на цифры?

— Прошу прощения, — Рейнхарт сделал знак охранникам расступиться. — Ступайте за мной, я все объясню.

Дверь за ними захлопнулась, и ее снова окружили сотрудники службы безопасности.

— Зачем пожаловали? — спросил Рейнхарт.

Шериков пожал плечами.

— Вас навестить. Мне сказали, вы заняты. Я решил, что-то случилось. Что?

— Сейчас узнаете. — Рейнхарт подозвал Каплана. — Вот, новые данные. Загрузите прямо сейчас. Я хочу, чтобы машина их обработала.

— Будет сделано, комиссар.

Каплан загрузил информацию в машину. Вычислитель зашумел.

— Сейчас, — пробормотал Рейнхарт.

Шериков подозрительно смотрел на комиссара.

— Узнаем что? Да говорите же! Что случилось?

— У нас проблемы. Вот уже двадцать четыре часа машина не показывает никаких цифр. Пустота, абсолютная пустота.

На лице Шерикова изобразилось недоверие.

— Это невозможно. Хоть какие-то данные есть всегда!

— Машина не в состоянии их обработать.

— Почему?

— Переменная величина. Фактор, с которым машина не справляется.

— А почему бы машине не отбросить его? — усмехнулся Шериков. — Просто проигнорировать?

— Нельзя. Эта величина меняет баланс данных. Проигнорировать ее значит получить заведомо ложный результат.

Шериков задумчиво оттянул бороду.

— Что ж это за величина, сбивающая вычислитель с толку? Я считал, ему по силам обработать любые данные, поступившие за последние годы.

— Вот именно, за последние. Отдел исторических исследований переусердствовал: внутри пузыря времени оказался человек из двадцатого века. Человек из прошлого.

— Так вот оно что. — Поляк нахмурился. — Человек, живший двести лет назад. Человек с иным мировоззрением, которого ничто не связывает с современным обществом. Неудивительно, что вычислитель завис.

Рейнхарт усмехнулся.

— Завис? Можно сказать и так. Машина не способна обработать новые данные и выдать прогноз. А ведь мы поставили на него! От прогноза вычислителя зависит успех войны.

— Словно гвоздь из подковы. Помните старинный стишок? «Не было гвоздя — подкова пропала. Не было подковы — лошадь захромала…»[2]

— Так и есть. Единичный фактор, единственный индивидуум свел на нет все наши усилия. Кажется немыслимым, что один человек оказался способен потрясти основы целого общества, но приходится признать, что это так.

— Что вы предприняли?

— Силы безопасности проводят массированную операцию по его обнаружению.

— И каковы результаты?

— Вчера вечером он исчез в горах, и вряд ли мы найдем его в течение ближайших сорока восьми часов. Нам остается только сровнять с землей горный массив, а возможно, прихватить окрестные территории. А тем временем…

— Готово, комиссар, — перебил Каплан. — Новые цифры. Машина завершила обработку новых данных. Рейнхарт и Шериков поспешили занять места перед вычислителем.

Несколько секунд ничего не происходило. Затем на экране возникли цифры.

Шериков охнул. Девяносто девять к двум в пользу Терры.

— Это великолепно! Теперь мы…

Цифры пропали. И снова появились. Девяносто семь к четырем в пользу Центавра.

Шериков застонал.

— Подождите, это еще не конец, — сказал Рейнхарт.

Цифры мелькали, меняясь почти ежесекундно. Наконец экран окончательно погас.