Рейнхарт вернул Каплану пластину.

— Подумать только! Человек из прошлого, занесенный в эпицентр крупнейшей войны в истории вселенной.

— Любопытно, что покажет вычислитель?

— Вероятно, ничего особенного.

Рейнхарт вышел из лаборатории и заспешил в свой кабинет.

В кабинете он вызвал Шерикова по секретной линии.

На экране возникло хмурое лицо поляка.

— Добрый день, комиссар. Готовимся к войне?

— Готовимся. А как поживает пусковая установка?

На лице Шерикова изобразилось легкое беспокойство.

— Сказать по правде, комиссар…

— Что такое?! — рявкнул Рейнхарт.

Шериков заколебался.

— Видите ли, я приставил к делу роботов. Точность их работы намного превосходит человеческую, но роботы не способны принимать решения. А тут нужна не только сноровка, тут нужен, — поляк задумался, подбирая нужное слово, — художник.

Лицо Рейнхарта посуровело.

— Вот что, Шериков, у вас восемь дней. Прогноз вычислителя основан на этом допущении. Если вы не справитесь…

— Не волнуйтесь, комиссар, мы закончим бомбу в срок.

— Надеюсь. Известите меня немедленно.

Рейнхарт прервал сеанс. Если Шериков подведет, он арестует его и расстреляет. От этой бомбы зависит исход войны.

Экран снова загорелся. На нем появилось бледное, потрясенное лицо Каплана.

— Комиссар, прошу вас, зайдите в лабораторию.

— Что там?

— Увидите.

Встревоженный Рейнхарт поспешил в лабораторию, где нашел Каплана перед вычислителем.

— Ну? Что? — бросил Рейнхарт, косясь на цифры.

С прошлого раза они не изменились.

Каплан неуверенно взял в руки инфопластину.

— Я загрузил это в машину, но, когда увидел результат, сразу же стер. То сообщение от историков… О человеке из прошлого, помните?

— И что?

Каплан сглотнул.

— Сейчас покажу. — Он вставил инфопластину и пробормотал: — Следите за цифрами.

Рейнхарт, не отрываясь, смотрел на экран. Какое-то мгновение ничего не происходило, все те же семь к шести, затем…

Цифры исчезли. Машина заколебалась. Наконец возникли новые цифры: четыре против двадцати четырех в пользу центаврианцев. Рейнхарт чуть не подавился. Цифры снова пропали. И опять появились: шестнадцать к тридцати восьми, сорок восемь к восьмидесяти шести в пользу центаврианцев. Семьдесят пять к пятнадцати в пользу Терры. Экран погас. Машина гудела, но ничего не происходило.

Никаких цифр, пустота.

— Что это значит? — выдавил Рейнхарт.

— Фантастика! Кто бы мог подумать, что…

— Я спрашиваю, что случилось?

— Машина не способна обработать эту информацию, а поскольку не может ее интегрировать, то выбрасывает произвольные цифры.

— Но почему?

— Переменная величина, — побелевшими губами прошелестел трясущийся Каплан. — Нечто, что нельзя просчитать. Тот непредсказуемый индивидуум из прошлого. Машина бессильна. Человеческий фактор.

Томас Коул точил нож, когда его поглотил вихрь.

Нож принадлежал хозяйке большого зеленого дома. Всякий раз, когда Коул проезжал мимо на своей повозке с надписью «Починяю», она давала ему что-нибудь заточить. А однажды угостила кофе, настоящим черным кофе из древнего гнутого кофейника. Коулу понравилось; он знал толк в этом напитке.

Моросило, небо затянули облака. В такой денек много не заработаешь. Автомобиль распугал его лошадок. В такую погоду редко кто высовывал на улицу нос, и Коулу самому приходилось слезать с повозки и звонить у дверей.

Впрочем, хозяин желтого дома дал ему доллар. Коул исправил холодильник, который никто, даже ремонтники с фабрики, не мог починить. Доллар — это вам не шутки, доллара ему хватит надолго.

Коул понял, что это торнадо, еще до того, как его накрыло. Внезапно стало тихо. Он спокойно сидел, склонившись над точильным камнем, зажав коленями вожжи. К тому времени Коул почти закончил работу, поплевал на лезвие и поднял нож. И тут его накрыл вихрь.

В мгновение ока мир вокруг окутала серая пелена. Коул вместе с лошадками и повозкой оказался в самом центре вихря; они бесшумно парили в сером бесконечном — сколько хватало глаз — мареве.

Он еще размышлял над тем, что теперь делать и удастся ли вернуть леди ее нож, как его стукнуло о землю, опрокинуло и распластало. Лошади испуганно заржали, пытаясь встать на ноги. Коул вскочил.

Где он?

Серая мгла рассеялась. Коула окружили белые стены. Все вокруг заливал свет, не солнечный, но не менее яркий. Упряжка завалила повозку набок, инструменты посыпались на землю, но Коул запрыгнул на козлы и выправил крен.

И тут заметил людей.

Мужчины в странной униформе, с изумленными лицами. Крики, вопли, всеобщее смятение — и острое ощущение опасности.

Коул направил повозку к двери, расшвыривая по сторонам оторопевших незнакомцев. Звонко зацокали по металлу железные копыта. Повозка выехала в широкий коридор, похожий на больничный.

Коридор разветвлялся. Отовсюду выскакивали люди, вопя и суетясь, словно белесые муравьи. Темно-лиловая вспышка — и угол деревянной повозки задымился.

Испуганный Коул погонял и погонял лошадок. Повозка с грохотом врезалась в огромную дверь — та поддалась. Они были на свободе, солнце слепило глаза. Повозка накренилась, и целую секунду казалось, что она перевернется, затем лошадки набрали скорость и рванули через поле к дальней кромке зелени. Коул не выпускал вожжи из рук.

Постепенно уменьшающиеся в размерах люди отчаянно жестикулировали. Какое-то время Коул еще мог слышать их вопли, но скоро все стихло. Коул натянул вожжи и перевел дух.

Лес вдалеке оказался одичавшим нарком: непроходимые джунгли, буйная и беспорядочная растительность.

В парке было пусто. Судя по солнцу, раннее утро или вечерние сумерки. Судя по ароматам трав и цветов и мокрых от росы листьев, скорее утро. Но когда на Коула обрушился торнадо, стоял дождливый