— Всего-навсего!

— Ты мне не веришь?

Его грубая уловка заставила меня в свою очередь усмехнуться:

— Но если ты бессмертен, отчего ж ты боялся, что тебя сбросят в ров?

— Я не бессмертен, — бросил старик. — Бутылка нетронута.

— Так почему ты не выпил? — удивился я.

— А ты, ты осмелишься выпить это?

Я взял в руки бутыль; жидкость была мутной.

— Пей первым.

— Водится ли в этом дворце какая-нибудь мелкая живность?

— У Танкреда есть белая мышь.

— Вели ее отыскать, — сказал нищий.

— Раймондо, наш сын привязан к этой мышке, — предупредила Катерина.

— Принеси ее, Катерина! — велел я.

Она встала. Я насмешливо произнес, обращаясь к старику:

— Эликсир бессмертия. Отчего же ты раньше не додумался продать его? Тогда у тебя не было бы нужды попрошайничать.

Бартоломео, проведя пальцем по пыльному горлышку флакона, сказал:

— Из-за этой проклятой склянки мне и пришлось просить милостыню.

— Как это?

— Отец мой был мудрецом. Он спрятал флакон на чердаке и забыл о нем. Перед смертью он открыл мне свой секрет, посоветовав также забыть о нем. Мне было двадцать лет, а мне предлагали дар вечной юности: с какой стати было о чем-то заботиться?! Я продал отцовскую лавку, растратил его состояние. Каждый день я повторял себе: выпью это завтра.

— И ты не выпил? — спросил я.

— Я впал в бедность, но так и не посмел выпить. Подступила старость и вместе с ней недуги. Я говорил себе: выпью перед смертью. Когда твои стражники обнаружили меня в лачуге, где я укрывался, я не выпил.

— Еще есть время, — заметил я.

Он покачал головой:

— Мне страшно умереть, но вечная жизнь это так долго!

Катерина, поставив на стол маленькую деревянную клетку, молча вернулась на прежнее место.

— Смотри внимательно, — сказал старик.

Он потряс бутылочку, капнул чуть-чуть себе в ладонь и поймал мышь. Она слабо пискнула и ткнулась мордочкой в зеленую жидкость.

— Это яд, — сказал я.

Мышь вытянулась на ладони старика, замерев, будто в нее угодила молния.

— Подожди.

Мы ждали. Вдруг маленькое неподвижное тельце дрогнуло.

— Она просто спала, — сказал я.

— Теперь сверни ей шею, — сказал Бартоломео.

— Не надо, — возразила Катерина.

Бартоломео положил мышь мне на ладонь. Она была живая и теплая.

— Сверни ей шею, — повторил он.

Я резко сжал пальцы: мелкие косточки сломались. Я бросил мертвую мышь на стол.

— Вот.

— Смотри-смотри, — прошептал Бартоломео.

Мгновение мышь недвижно лежала на боку. Потом она поднялась и засеменила по столу.

— Она была мертва, — задумчиво произнес я.

— Она теперь вообще не умрет, — объявил старик.

— Раймондо, прогони его. Он колдун. — Голос Катерины дрогнул.

Я ухватил старика за плечо:

— Нужно выпить все?

— Да.

— И что, со временем я состарюсь?

— Нет.

— Прогони его, — повторила Катерина.

— Если ты солгал мне, знаешь, что тебя ждет? — сказал я, недоверчиво глядя на старика.

Он кивнул и спросил:

— Но если я не солгал, ты сохранишь мне жизнь?

— О, тогда будущее твое обеспечено, — заверил его я и кликнул Руджеро.

— Да, господин, — сказал тот.

— Не спускай глаз с этого человека, — повелел я.

Двери за ними закрылись, я направился к столу и протянул руку к склянке.

— Раймондо, ты не станешь пить это! — воскликнула Катерина.

— Он не солгал, — заметил я. — К чему ему лгать?

— О, вот именно! — В ее голосе звучала ирония.

Я поглядел на нее, и рука моя опустилась. Она пылко заговорила:

— Когда Христос захотел наказать еврея, рассмеявшегося Ему в лицо, то обрек его на вечную жизнь.

Я ничего не ответил. С мыслью, сколько всего я смогу сделать, я взялся за флакон. Катерина закрыла лицо руками.

— Катерина! — Я огляделся вокруг — больше я никогда не увижу эту комнату прежними глазами. — Катерина, — повторил я, — если я умру, открой ворота города.

— Не пей! — В голосе ее звучала мольба.

— Если я умру, делай все, что пожелаешь. — С этими словами я поднес флакон к губам.

Когда я открыл глаза, был день, а в комнате толпились люди.

— Что случилось?

Я поднялся на локте; голова была тяжелой. Катерина, стоявшая в изголовье кровати, смотрела на меня застывшим взором.

— Что случилось?

— Вот уже четыре дня вы лежите на этом ложе, и тело холодное, как у мертвого, — отозвался Руджеро. Он тоже выглядел испуганным. — Четыре дня!

Я подскочил:

— Где Бартоломео?

— Я здесь. — Старик подошел, с затаенной злобой глядя на меня. — Ну и напугал же ты меня.

Я ухватил Бартоломео за руку и отвел его к дверям:

— Все получилось?

— Ну да!

— И я никогда не умру?

— Нет. Даже если бы ты захотел. — Он принялся смеяться, разводя руками. — Сколько времени, сколько же времени!

Я поднес руку к горлу, мне было душно.

— Живо, мой плащ! — приказал я.

— Вы желаете выйти? — с тревогой спросил Джакомо. — Я позову телохранителей.

— Нет, не надо.

— Это неблагоразумно, — заметил Руджеро. — В городе неспокойно. — Он отвел глаза. — Люди никак не могут смириться с тем, что во рвах день и ночь раздаются крики.

Я остановился на пороге: