в перегородку и велеть отвезти ее в «Тысячу и одну ночь». И что потом? Верить или не верить? Что толку в словах? Ей был необходим он.
Регина пересекла обшарпанный дворик и поднялась по лестнице. Она постучала в дверь. Никто не ответил. Она села на холодную ступеньку. Где он сейчас? Что за немеркнущие видения осаждают его? Она сжала голову руками. Надо верить в него, верить, что сотворенная мною Розалинда бессмертна и она пребудет бессмертной в глубине его сердца.
— Регина! — воскликнул он.
— Я ждала вас. Я вас долго ждала. — Она поднялась. — Ведите меня.
— Куда?
— Это не важно. Я хочу провести ночь с вами.
Он открыл дверь своей комнаты:
— Заходите.
Она вошла. Да. Почему бы и не здесь, среди этих потрескавшихся стен… Под его взглядом она была вне времени, вне пространства, обстановка не имела значения.
— Где вы были? — спросила она.
— Бродил в ночи, — ответил он и, дотронувшись до плеча Регины, добавил: — А вы… вы ждали меня! Вы здесь.
Она усмехнулась.
— Вы не аплодировали мне, — сказала она.
— Мне хотелось заплакать, — ответил он. — Может, в другой раз мне это удастся.
— Фоска, ответьте мне. Этой ночью вы не должны мне лгать. Все это правда?
— Разве я вам когда-нибудь лгал? — спросил он.
— Это не мечты, вы уверены в этом?
— Разве я похож на сумасшедшего? — Он опустил руки на плечи Регины. — Дерзните поверить мне. Дерзайте!
— А вы не могли бы предоставить мне доказательство?
— Могу.
Он подошел к раковине, а когда повернулся, Регина увидела, что он держит в руке бритву.
— Не бойтесь, — сказал он.
Она не успела пошевелиться, как из горла Фоски хлынула кровь.
— Фоска! — вскрикнула она.
Он пошатнулся и опустился на кровать; он лежал с закрытыми глазами, из разверстого горла струилась кровь. Рубашка, простыни были залиты кровью, она капала на пол. Вся кровь, что была в его теле, изливалась через глубокую зияющую рану. Схватив полотенце, Регина смочила его в воде и прижала к ране. Ее тело сотрясала дрожь. Она в ужасе всматривалась в лицо, где не было больше ни морщин, ни сияния юности, оно принадлежало трупу: на губах выступила пена, и казалось, что он больше не дышит.
Она позвала:
— Фоска! Фоска!
Он приоткрыл глаза и выдохнул:
— Не бойтесь.
Он нежно отстранил ее руку, снял окровавленное полотенце. Кровь остановилась, края раны сдвинулись. Над воротничком рубашки, окрасившейся в темно-красный цвет, остался лишь длинный розовый зарубцевавшийся шрам.
— Это невозможно, — выдохнула она.
Закрыв лицо руками, она расплакалась.
— Регина! — выдохнул он. — Регина! Вы верите мне?
Она долго лежала неподвижно, прижавшись к этому близкому и таинственному телу, оно жило там, где времени не существовало. Потом она подняла глаза, во взгляде ее слились ужас и надежда.
— Спасите меня, — произнесла она. — Спасите от смерти.
— Ах! — вырвалось у него. — Это вы должны спасти меня!
Фоска обхватил руками лицо Регины; он вглядывался в ее черты столь ненасытно, будто хотел забрать ее душу.
— Спасите меня от ночи и безразличия, — умоляюще произнес он. — Сделайте так, чтобы я любил вас и вы — как те, другие женщины — существовали. Тогда мир обретет форму. Будут слезы, улыбки, ожидание, страх. Я стану живым человеком.
— Вы и есть живой человек, — сказала она, целуя его.
Рука Фоски лежала на лакированном столике. Разглядывая ее, Регина думала: сколько же лет той руке, что ласкала меня? Может, в этот самый миг плоть вдруг начнет внезапно разлагаться под воздействием тления, обнажая белые кости?.. Она подняла голову. Может, прав был Роже? Неужто я схожу с ума? Полуденный свет заливал бар, где люди, у которых не было никакой тайны, удобно устроившись в кожаных креслах, пили аперитив. Это был Париж. Это был двадцатый век. Регина снова всмотрелась в руку. Сильные и тонкие пальцы с удлиненными ногтями. Ногти у него растут, волосы тоже… Взгляд Регины поднялся выше, к шее, гладкой шее, где не осталось никакого шрама. Этому должно быть объяснение, подумала она. Может, он действительно йог и ему ведомы какие-то секреты?.. Она поднесла к губам стакан перье. Казалось, в голове словно какой-то затор, губы сделались ватными. Необходимо принять холодный душ, отдохнуть. Тогда все прояснится.
— Я вернусь, — сказала она.
— А, конечно, — откликнулся Фоска и сердито добавил: — После дня — ночь, после ночи — день. Исключений не бывает.
Повисло молчание. Она взяла сумку, он не реагировал; она взяла перчатки, он по-прежнему хранил молчание. Она наконец спросила:
— Когда мы увидимся?
— А мы увидимся?..
Он глядел с отсутствующим видом на отливавшие серебром волосы молодой женщины. У нее вдруг мелькнула мысль: он в любую минуту может исчезнуть, ей показалось, что она падает с огромной высоты в пропасть сквозь толщу облаков; коснувшись дна бездны, она вновь станет былинкой, которая с приходом зимы окончательно иссохнет.
— Вы не покинете меня? — с тревогой в голосе спросила она.
— Я? Но ведь уходите вы…
— Я вернусь, — пообещала она, — не сердитесь. Нужно успокоить Роже и Анни, они, должно быть, тревожатся. — Она накрыла рукой ладонь Фоски. — Мне бы хотелось остаться.
— Оставайтесь.
Она бросила перчатки на столик и поставила сумку. Ей было необходимо чувствовать его взгляд. «Дерзните поверить мне… Дерзайте!» Верить? Он не выглядел ни шарлатаном, ни психически больным.
— Отчего вы так смотрите на меня? — спросил он. — Я что, навожу на вас страх?
— Нет.
— Разве я выгляжу иначе, чем другие?
Она поколебалась:
— Теперь нет.
— Регина! — В голосе Фоски звучала мольба. — Как вам кажется, вы могли бы полюбить меня?
— Дайте мне немного времени. — Она молча разглядывала его. — Я почти ничего о вас не знаю. Расскажите мне о себе.
— Это неинтересно.
— Интересно. Вы любили многих женщин? — вдруг спросила она.
— Всего несколько.
— Какими они были?
