изо рта серебристым туманом. Темно-синее, почти черное и сияющее блеском мерцающих звезд небо вздымало у них над головами свой купол, из которого, словно из перевернутой чаши, струился вниз холод, но они его не замечали.

Низенький сарайчик Кадфаэля, сложенный из крепких бревен, притаился в своей ограде, внутри его стен всегда сохранялось тепло. Бенет тихонько затворил за собою дверь и стал ощупью искать на полочке, расположение которой он изучил не хуже Кадфаэля, коробок с огнивом и лампаду. Со второй или третьей попытки он высек искру, и трут затлелся. Бенет осторожно раздул огонек на фитиле. Сначала тот замерцал слабенькой, дрожащей звездочкой, затем лампада разгорелась и пламя поднялось вверх длинным язычком. Возле жаровни лежали наготове кожаные мехи, Бенету оставалось только отодвинуть в сторону дернину и минутку-другую потрудиться над мехами, чтобы угли запылали, затем он подкинул щепок. Пламя занялось и вспыхнуло, разливая вокруг тепло.

— Он поймет, что кто-то без него здесь побывал, — заметила девушка без признаков беспокойства.

— Он поймет, что это был я, — сказал Бенет, легко вставая с колен. Лицо его, освещенное жаровней, казалось сейчас по-летнему загорелым и смуглым. — Он промолчит об этом. Но про себя, конечно, начнет гадать, что к чему и с кем это я заходил.

— Вы приводили сюда других женщин? — спросила девушка и с вызовом обернулась к нему, вскинув вверх подбородок.

— Никогда. И никогда не приведу никого, кроме вас, если когда-либо еще вы почтите меня своим присутствием, — пылко вымолвил Бенет, глядя ей прямо в глаза.

Сырая, смолистая щепка с шипением вспыхнула в жаровне и кверху взвились языки яркого пламени, осветив золотистым сиянием два юных лица. Выхваченные из темноты и озаренные снизу таинственным светом, они взирали друг на друга широко раскрытыми глазами, в удивленном молчании приоткрыв губы. Они увидели себя как бы в зеркале, от которого невозможно было отвести глаз, ибо оно явило им образ внезапно родившейся любви.

Перед рассветом, после короткого перерыва на сон, монахи отслужили первый час, а на рассвете раннюю мессу. Почти все жители Форгейта давно разошлись по домам. Монахи немного осоловели после долгого бдения и, еще не остывшие от душевного подъема, вызванного музыкой и переживанием великого чуда, побрели к себе по ночной лестнице, чтобы немного отдохнуть перед дневными трудами. Кадфаэлю, настоявшемуся и насидевшемуся за эту ночь до изнеможения, гораздо больше хотелось сейчас подвигаться, расправить спину и размять ноги, нежели отдыхать. В пустой умывальне он с непривычной для себя ленью совершил утреннее омовение, тщательно побрился и вышел во двор. В этот миг в закрытых воротах отворилась дверца и во двор, скользя и спотыкаясь на обледенелых булыжниках, вбежала почтенная Диота Хэммет. Одной рукой она придерживала полы своего темного плаща и с очевидным волнением озиралась по сторонам. Меховой воротник весь заиндевел от пара, вырывавшегося у нее изо рта. Серебристый иней покрывал все вокруг, белея на стенах, кустах и ветках деревьев.

Увидев Диоту, привратник вышел к ней из дверей, чтобы спросить, по какому делу она пришла, но та, заметив приора Роберта, показавшегося на крыльце монастырского здания, устремилась к нему со всех ног и склонилась перед ним в таком низком поклоне, что по неосторожности чуть было не упала на колени.

— Отец приор! Мой хозяин отец Эйлиот… Наверное, он всю ночь провел у вас в церкви?

— Я его не видел, — ответил пораженный неожиданностью приор Роберт, торопливо протягивая женщине руку, чтобы та не упала. Обледенелая булыжная мостовая была весьма ненадежна. Поддерживая Диоту под локоть, он тревожно заглянул ей в лицо:

— Что-нибудь не так? Скоро он должен служить мессу. Сейчас ему самая пора облачаться. Я бы не стал беспокоить его в такое время без крайней необходимости. Какая же забота тебя сюда привела?

— Его нигде нет, — сказала женщина коротко. — Я уже побывала там и проверила. Синрик готов и ждет его, но мой хозяин до сих пор не появился.

Приор Роберт нахмурился, полагая, что глупая женщина тревожит его понапрасну, но все-таки и сам проникся ее волнением.

— Когда ты его видела в последний раз? Ведь ты, конечно, знаешь, когда он вышел из дому?

— Вчера перед повечерием, — ответила Диота упавшим голосом.

— Что ты говоришь? И с тех пор не возвращался ?

— Нет, отец приор! Его всю ночь не было дома. Я подумала, что, наверное, он пошел к вам на рождественскую службу, но, оказывается, у вас его тоже никто не видел. А сейчас, как вы сами сказали, ему давно пора облачаться для мессы. Но его нигде нет.

Остановившись на ступеньках дневной лестницы, Кадфаэль невольно стал свидетелем этого разговора и, услышав его, сразу вспомнил зловещую фигуру, на черных крыльях промчавшуюся мимо него из Форгейта в сторону городского моста. Судя по рассказу Диоты, это произошло приблизительно в то самое время, когда отец Эйлиот вышел из дома.

«Куда он спешил, кого хотел покарать? — подумал Кадфаэль. — И в какую же даль должны были занести его черные вороновы крылья, если он не вернулся оттуда в день великого праздника, дабы исполнить свой долг священника! «

— Отец приор, — начал он, поспешно подойдя к приору Роберту и то и дело оскальзываясь на обледенелой мостовой. — Вчера вечером, возвращаясь к повечерию из города, я повстречал на дороге священника. Мы разминулись с ним неподалеку от монастырских ворот. Он шел в сторону моста и очень торопился.

Обернувшись к нежданному свидетелю, приор Роберт нахмурил лоб и, кусая губы, обдумывал, как ему поступить.

— Он с тобой не заговаривал? Не знаешь, куда он спешил?

— Нет, это я с ним заговорил, — сухо ответил Кадфаэль. — Но он был так занят своими мыслями, что не обратил на меня внимания, и я не имею представления, куда он спешил. Но это был именно он. Я разглядел его в свете факелов, когда он проходил мимо ворот. Его ни с кем не спутаешь.

Женщина смотрела на него воспаленными, провалившимися глазами. Она не заметила, как у нее сбился назад капюшон, обнажив на лбу большую сизую шишку с неровной полоской запекшейся крови посередке.

— Ты ушиблась! — сказал Кадфаэль и, не спрашивая разрешения, снял с Диоты капюшон и повернул ее лицо к свету. — Причем сильно! Тебя надо полечить. Как же это случилось?

Женщина вздрогнула от прикосновения и хотела отстраниться, но затем с покорным вздохом подчинилась.

— Я очень беспокоилась и вышла ночью на крыльцо посмотреть, что там делается: вдруг бы он показался! Крыльцо обледенело, я упала и ударилась головой. Рану я хорошо промыла, так что все в порядке.

Кадфаэль взял ее руку и повернул ладонью вверх: на ней видна была продолговатая ссадина. На второй ладони он тоже обнаружил царапины.

— Ну ничего, может быть, это даже к лучшему. Неизвестно, что бы с тобой было, не подставь ты вовремя руки. Но уж позволь мне сделать тебе перевязку, да и шишкой на лбу тоже надо заняться.

Приор Роберт стоял рядом, но смотрел куда-то в пространство, соображая, как себя повести.

— Я, право же, не знаю, что и думать… Если отец Эйлиот вышел из дома в такой поздний час и при этом так торопился — уж не случилось ли с ним что-нибудь! Может быть, он тоже упал и так пострадал, что не мог встать на ноги, и теперь лежит где-нибудь один и беспомощный? К вечеру ведь подморозило.

— Верно, — подтвердил Кадфаэль, вспомнив стеклянный блеск под ногами на крутом спуске Вайля и звонкий стук своих шагов на мосту. — Все сразу схватилось льдом! И я бы не сказал, что священник шел осторожно. Когда я встретил его, он шагал, не разбирая дороги.

— Наверное, спешил по делам милосердия, — озабоченно пробормотал Роберт. — Он себя не жалел.

— Это уж точно! Ни себя, ни других! При такой спешке не мудрено и поскользнуться.

— Если он всю ночь, беспомощный, пролежал на морозе, — сказал Роберт, — то так недолго и помереть. Брат Кадфаэль! Займись пока этой дамой и сделай для нее все необходимое, а я пойду поговорю с отцом аббатом. По-моему, нам следует собрать всю братию и послушников и начать поиски отца