— Мое желание вернуться домой никак не связано с тем, о чем вы мне рассказали. Я просто вспомнила, что ко мне должны прийти гости, а потому мне нужно находиться дома, — только и всего.
— Вы меня успокоили. Ну что ж, идите! А я продолжу свою прогулку.
Попрощавшись с герцогиней, Беатрис и Амалия отправились домой. Служанка сразу же заметила, что ее хозяйка чем-то сильно обеспокоена — чем-то очень и очень важным.
— Извините меня, сеньора, но вас, очевидно, что-то сильно тревожит. Я могу вам помочь?
— Я в этом не уверена, Амалия. Я узнала нечто такое, что может оказаться для тебя очень неприятным…
— Помнится, вы как-то мне сказали: «Позволь мне судить об этом самой».
— Я даже не знаю… Это и в самом деле ужасное известие, и…
— Сеньора, не стоит попусту тратить время, скажите мне, что произошло.
Амалия предложила своей хозяйке присесть на каменную скамейку, стоявшую возле входа в церковь. Беатрис напряженно размышляла над тем, в каком виде ей преподнести Амалии ту ужасную новость, которую она только что узнала.
— Герцогиня де Аркос сказала мне, что знает твоего отца и твоего дядю.
— А откуда она может их знать?
Амалия задумалась: она предчувствовала, что новость и в самом деле может оказаться очень неприятной.
— Они работали у нее в течение нескольких дней…
— Какое совпадение, это просто замечательно!
— Нет! — вдруг не выдержала Беатрис. — Это ужасно!
— Я вас не понимаю, сеньора…
— В тот день, когда ты с ними повстречалась, они спасались бегством, пытаясь избежать ареста.
— Я вам об этом и сама рассказала. Нас, цыган, уже давно подвергают гонениям. Я не вижу в этом ничего необычного…
— Есть предположение, что именно они устроили взрывы во дворце Монклоа, из-за которых погиб и Браулио. Они его убили…
— Но… но этого просто не может быть! — Глаза Амалии застлали слезы. — Мой отец не способен причинить кому-либо вред…
— Но он смог это сделать, Амалия. Он и твой дядя подложили под стену дворца порох, и от этого взрыва погибло много людей, в том числе и Браулио. Они отняли у меня мою единственную любовь.
Амалия посмотрела в глаза своей хозяйке, пытаясь понять, какие чувства та сейчас испытывает, однако лицо Беатрис было настолько сильно искажено гневом, что в ее глазах уже не отражались другие чувства.
— А может, это просто недоразумение?
— Похоже, что нет. Против них имеются серьезные улики.
— Мне очень жаль, сеньора! — Амалия стала гладить руки Беатрис, словно умоляя ее о милосердии. — Я всем сердцем осуждаю поступок своего отца, поверьте мне…
— В тебе течет та же кровь, что и в нем. А я ведь даже не знаю, насколько ты со мной откровенна. С того самого момента, как я узнала тебя ближе, я то и дело чувствовала в тебе настойчивое желание отомстить за все, что с вами сделали. По сути, твой отец выполнил то, чего внутренне жаждала и ты. Он, можно сказать, оказался более решительным.
— Но он убил вашего Браулио… и других людей. Такое нельзя простить.
— Поэтому я его ненавижу — ненавижу всем своим существом, каждой частичкой своего тела Я даже чувствую, что едва не задыхаюсь от ненависти. Он уничтожил мою надежду, он уничтожил то единственное, ради чего я жила.
Амалия ласково погладила Беатрис по щеке, словно умоляя ее простить своих отца и дядю, — чего, конечно, не удалось бы вымолить даже ей. Кожа Беатрис показалась Амалии шершавой, нечувствительной, а глаза — пустыми и бездонными. Беатрис смотрела прямо перед собой, но не видела ничего, как будто целиком ушла в свой внутренний мир.
— Вы для меня — больше чем хозяйка, и вы об этом знаете. Вы всегда управляли мной, используя ласку, а не окрики. Вы проявляли понимание тогда, когда вполне могли бы отнестись ко мне с равнодушием. А еще вы, не стесняясь, открыли мне свою душу, и я сделала то же самое. Заклинаю вас всем тем, что — много ли, мало ли — я для вас до сего момента значила: я не могу видеть вас такой, как сейчас, когда в вашем взгляде чувствуется нестерпимая боль. Просите у меня все, что хотите, какие бы диковинные желания ни пришли вам в голову, — я все выполню, — но только не будьте такой, как сейчас.
Слова Амалии вывели Беатрис из оцепенения и оторвали от мучительнейших воспоминаний.
— Спасибо, Амалия. — Беатрис обняла служанку, не обращая внимания на удивленные взгляды проходивших мимо них людей. — Ты сейчас мне многое помогла понять. Я чувствую, что мы с тобой очень близки…
— Я ненавижу своего отца…
— Не говори о ненависти. — Беатрис закрыла ей ладонью рот. — Оставь это чувство мне. Не делай его своим.
— Вы такая хорошая…
— Пойдем домой. Улица — не самое подходящее место для подобного разговора.
Сильный ветер — влажный и порывистый — нещадно набрасывался на этих двух молодых женщин, когда они, петляя по улицам, шли к площади Бега. Им то и дело приходилось укрываться под козырьком какого-нибудь подъезда, дожидаясь, пока стихнут порывы ветра.
Беатрис и Амалии оставалось идти до дома еще два квартала, когда вдруг начался дождь, от которого их накидки плохо защищали. Крыши немногочисленных карет, проезжавших мимо, отзывались на удары капель, как барабаны, а колеса разбрызгивали образовавшиеся на мостовой лужи. Когда Беатрис со служанкой уже подходили к своему дворцу, одежда у обеих успела почти насквозь промокнуть. Они удивились, увидев, что прямо у входа стоит чья-то карета, однако не обратили на нее особого внимания: единственное, о чем они сейчас думали, — так это как поскорее попасть внутрь здания.
— Амалия! Подожди! — Этот голос показался Амалии таким знакомым…
Она обернулась — а вместе с ней обернулась и Беатрис, — и тут же обе замерли от удивления и испуга: из кареты, торжествующе улыбаясь, вышел отец Амалии. Он был одет в дорогой камзол. Вслед за ним появился и Силерио — он тоже улыбался.
— Дочка, мы приехали, чтобы забрать тебя и Тересу. Мы уедем отсюда все вместе. Пойди, позови свою сестру, и побыстрее идите с ней сюда!
Амалия посмотрела на Беатрис и даже сквозь завесу лившего как из ведра дождя заметила, как напряглось ее лицо, а в глазах сверкнул гнев. А затем все начало происходить удивительно быстро. Беатрис с бешеным криком бросилась на Тимбрио. Она вонзила ногти в его лицо буквально в нескольких миллиметрах от глаз и с неожиданной для ее хрупкой фигуры силой толкнула его в сторону лошадей. Тимбрио — отчасти из-за толчка, а отчасти от неожиданности — не смог устоять на ногах и рухнул на мостовую.
— Гнусный убийца!
Беатрис только один раз успела ударить лежащего Тимбрио ногой по лицу, разбив ему губу, а затем ее схватил сзади подоспевший на помощь брату Силерио.
— Отпусти меня, если ты мужчина!
Беатрис попыталась вырваться, бешено лягаясь ногами, но цыган лишь еще крепче прижал ее руки к туловищу. Амалия, взвизгнув, бросилась к ним.
— Дядя Силерио, отпусти ее! Оставьте ее в покое, вы оба!
Тимбрио к тому моменту уже успел подняться на ноги и, разозленный тем, что его повалила наземь женщина, направился к Беатрис, сжав кулаки.
— Сейчас ты узнаешь, как я умею сердиться, шлюха!
Ни крики Амалии, ни ее попытки вмешаться не смогли удержать разъяренного Тимбрио: он ударил Беатрис кулаком сначала по носу, а затем в нижнюю часть живота. Силерио тут же выпустил Беатрис, увидев, как Амалия набросилась на своего отца и начала яростно колотить его руками и ногами.
