На лице Торольда промелькнула улыбка. Затем он кивнул и выехал вместе с Годит за ворота. Путники пустили лошадей рысью через прогалину и скрылись в тени деревьев. До широкой тропы у брода, где висели седельные сумки, было совсем недалеко. Кадфаэль прислушивался к мягкому перестуку копыт и шелесту ветвей, пока звуки не растаяли в ночной тишине. Когда все стихло, он огляделся и увидел, что все остальные тоже прислушивались в напряженном молчании. Они переглянулись, но никто не находил слов.
— Если она доберется до отца девственницей, — прервал молчание Берингар, — то я ничего не понимаю ни в мужчинах, ни в женщинах.
— А я уверен, — сухо заметил Кадфаэль, — что она приедет к отцу достойной женой доброго человека. По пути отсюда до Нормандии священники попадаются на каждом шагу. Думаю, самым трудным для нее будет убедить Торольда, что он вправе взять ее в жены без благословения отца, — но Годит все равно настоит на своем.
— Ты знаешь эту девушку лучше, чем я, — кивнул Берингар, — я-то ее, можно сказать, совсем не знал. А жаль, — задумчиво добавил он.
— И все же сдается мне, что когда ты впервые увидел ее со мной во дворе обители, ты ее узнал.
— В лицо — да, узнал. Тогда я не был уверен, но не прошло и пары дней, как убедился, что не ошибся. Внешне она не слишком изменилась, хотя в этой одежде и впрямь стала похожа на мальчишку.
Он поймал взгляд Кадфаэля и усмехнулся:
— Да, я действительно явился сюда, чтобы разыскать ее, однако не затем, чтобы передать ее королю, который сделал бы из нее приманку. Не то чтобы она была так уж мне дорога, но я чувствовал, что наша помолвка налагает на меня обязанность — как ты выразился — священное бремя. Родители сговорились за нас, но я считал, что оградить ее от опасности — мой долг.
— Полагаю, — сказал Кадфаэль, — что теперь ты его исполнил.
— Согласен. И никаких обид?
— Никаких. И никаких счетов. Игра окончена.
И сказав это, монах вдруг понял, что сделал все, что мог. Он испытывал приятную усталость, смешанную с чувством облегчения.
— Брат Кадфаэль, ты составишь мне компанию по дороге в аббатство? У меня здесь две лошади. А что до моих парней, то они заслужили отдых, и если эти добрые братья предоставят им ночлег и поделятся куском хлеба, то они смогут не торопясь вернуться и завтра. А чтобы их приняли получше, у меня в седельных сумах найдется мясной паштет да пара фляжек винца. Я их прихватил на тот случай, если бы нам пришлось долго вас дожидаться, правда я не сомневался, что вы появитесь здесь этой ночью.
— У меня было предчувствие, — заметил брат Луи, потирая руки, — что, несмотря на всю эту сумятицу, все уладится наилучшим образом. Мы с удовольствием разделим с этими ребятами вино и паштет и предложим им постели, а если они не против, и партию другую в кости, а то у нас тут обычно компания маловата.
Один из лучников вывел откуда-то из темноты двух оставшихся коней Берингара — рослого, нескладного, серого в яблоках и крепкого коренастого гнедого — после чего монахи и оруженосцы мирно разгрузили снедь и питье. Следуя указаниям Хью, увесистый, завернутый в мешковину тюк водрузили на круп серой в яблоках лошади, уравновесили и закрепили с помощью кожаных ремней брата Ансельма, приготовленных для других всадников.
— Конечно, и гнедой мог бы взять этот груз, — сказал Берингар, — но этот коняга даже не заметит, что на него что-то навьючили. С ним нужна твердая рука, он норовистый и плохо слушается узды, но я привык к нему. По правде говоря, я даже люблю его. Я расстался с двумя лошадьми, которых, наверное, стоило бы сохранить, но этот неслух больше по мне. Мы с ним два сапога пара, он достойный противник, и я его ни на какую другую лошадь не променяю.
Берингар не мог бы лучше выразить то, что думал сейчас Кадфаэль о нем самом: «Этот ретивый строптивец как раз по мне — я бы его ни на кого не променял. Он вел свою собственную игру — щедро пожертвовал двух дорогих коней, чтобы вернуть свой долг невесте, которая никогда в действительности не была ему нужна, и проявил завидное хитроумие, пошел на всевозможные ухищрения и уловки, чтобы, не причинив девушке вреда, завладеть сокровищами. Он не за Годит охотился — ему нужна была честная добыча. Ну что ж, век живи — век учись! Не всегда с ходу разберешься в человеке».
Они ехали рядом той же дорогой, что в прошлый раз, и держались даже более по- дружески, чем тогда. Путь был неблизким, и удобная тропа неспешно ложилась под копыта коней. Теплая, ласковая и мирная ночь словно бросала вызов жестокому и бурному времени, как нечто постоянное — суетному и преходящему.
— Боюсь, — сочувственно проговорил Хью Берингар, — что тебе из-за меня пришлось пропустить не одну службу. Вот и сегодня: не встрял бы я, ты, глядишь, и обернулся бы к полуночи. Так что мне по справедливости полагается разделить с тобой епитимью.
— А мы с тобой, — загадочно улыбнулся Кадфаэль, — уже ее делим. И более подходящей компании для этого я и пожелать бы не мог. Не будем торопиться — нечасто выпадает такая благодатная ночь и такая приятная прогулка, да еще когда все завершилось благополучно и с миром.
Некоторое время они ехали молча и каждый думал о своем. Но затем нити их мыслей, по-видимому, пересеклись, ибо Берингар уверенно заявил:
— Ты будешь скучать по ней. — Слова эти прозвучали с неподдельной симпатией — видно, те несколько дней, когда Берингар наблюдал за ними, о многом ему сказали.
— Как от сердца оторвал, — признался Кадфаэль, но без уныния, — ну да свято место пусто не бывает. Она чудная девушка, и была к тому же славным парнишкой, если можно так выразиться. Все схватывала на лету, и в работе, и в учении усердия ей не занимать. Надеюсь, что и жена из нее выйдет такая же хорошая. А парень тот — ей достойная пара. Ты верно приметил, что с одним плечом у него неладно. Стрела королевского лучника задела его, да так, вырвала кусочек мяса из плеча. Ну да со временем все заживет. Годит об этом позаботится. Даст Бог, они благополучно доберутся до Франции.
Монах помолчал, и после минутного размышления спросил с откровенным любопытством:
— Скажи; а что бы ты стал делать, если бы кто-нибудь из нас не подчинился тебе и затеял потасовку?
Хью Берингар рассмеялся:
— Думаю, что тогда я бы выглядел законченным идиотом, ведь мои люди стрелять бы не стали. Впрочем, лук сам по себе убедительный довод — мог же в конце концов такой опасный человек, как я, угрожать всерьез. А что — ты и вправду не верил, что я способен причинить девушке зло?
Кадфаэль поразмыслил над тем, стоит ли сейчас отвечать откровенно, и нашелся:
— Может, поначалу и верил, но довольно скоро понял, что это не так. Твои лучники подстрелили бы ее прежде, чем Торольд успел бы ее заслонить. Нет, на сей счет я сомневался недолго.
— И тебя не удивляет то, что я знал, какую именно ношу ты принес на ферму и с какой целью ты туда сегодня ночью явишься?
— А ты меня, пожалуй, уже ничем не удивишь, — отозвался Кадфаэль. — Я догадался, что ты следовал за мной от самой реки в ту ночь, когда я тащил узел на ферму. А еще — что ты уговорил меня спрятать твоих лошадей с двойной целью: во-первых, чтобы побудить меня достать и перенести туда припрятанное золото, а во-вторых, чтобы дать возможность молодой парочке сбежать, оставив сокровища здесь. Чтобы и волки были сыты, и овцы целы — это как раз в твоем духе. А почему ты был так уверен, что мы явимся сегодня ночью?
— А потому что на твоем месте я бы спровадил их отсюда как можно быстрее, а именно сегодняшняя ночь — самое благоприятное время, когда только что ничем закончилась эта облава. Ты был бы дураком, если бы упустил такой случай. А то, что ты не дурак, брат Кадфаэль, я давно усвоил.
— Да, у нас много общего, — согласился Кадфаэль. — Но ответь мне вот на какой вопрос. Когда ты убедился в том, что эта кругленькая сумма находится на ферме, почему ты сразу не забрал это добро, которое везешь сейчас, и не довольствовался этим? Ты мог бы оставить лошадей, и пусть бы дети пустились в путь без поклажи, что в итоге и получилось.
— А мог бы я тогда спать спокойно? Каково было бы мне, если бы я не примирился с Годит, а отпустил ее во Францию с убеждением, что я ей враг, и мало того, подлец, способный продать свою нареченную...
