– Ощущение счастья?

– Да, правильно. А как ты догадалась?

– Потому что, когда ты рассказывал о нем, мне передавалось это ощущение. Покоя и счастья. Света и простора летом, тепла и уюта зимой. Ощущение безопасности и доверия… Ты чувствуешь то же самое?

– Да. И я не знаю, отчего это происходит. Я нигде больше не чувствовал себя так, как там. Я даже ни разу не был внутри дома – только на кухне. Но я каким-то образом знаю каждую комнату… Не знаю, почему. Я не могу понять этого.

– Тогда тебе должны понравиться занятия там. Ведь правда?

– Но интересно, к чему это может привести? И что из этого выйдет в конце концов? Этого я не могу себе представить – что у папы на уме.

– Я уверена, что уж куда-нибудь тебя это приведет.

– Да, но куда?

– Для начала, прочь из этой хижины, я надеюсь.

– О, если бы это было так… – Его глаза блеснули. – Если это поможет нам выбраться отсюда… если у нас будет лучшая жизнь… тогда я, наверно, должен туда ходить и постараться извлечь из этих занятий как можно больше.

Он вышел из хижины и прошел через каменоломню туда, где его отец уже работал, обтесывая большую сырую глыбу камня. Мартин взял свой топор и начал обрабатывать следующую глыбу, откалывая от нее все лишнее, пока одна из ее сторон не стала ровной. Эта была простая механическая работа, его ум был свободен, и он мог помечтать, и, поскольку Нэн вселила в него оптимизм, его мысли были уже не такими мрачными.

В понедельник незадолго до половины девятого Мартин прибыл в Ньютон-Рейлз. Он пришел на несколько минут раньше, надеясь застать Кэтрин одну перед уроками.

– Мисс Кэтрин сейчас занята, – сказала горничная и провела его наверх в классную комнату. – Она придет, как только сможет.

Так что Мартин, войдя в комнату, застал близнецов сидящими за столом у окна и разговаривающими по-французски; перед ними лежала карта Франции. Они замолчали, когда он вошел, но Джинни, оглядев его с головы до ног, сделала какое-то замечание на французском языке, о смысле которого нетрудно было догадаться. Он был одет в свой лучший воскресный костюм из коричневой саржи, который был ему слишком мал, и новые ботинки, которые были ему велики; он стоял в проеме двери, мешая горничной закрыть ее. Он внезапно увидел себя их глазами: неуклюжая фигура, невеселая и грубая, у которой из рукавов пиджака слишком сильно вылезали запястья. Он снял шляпу, и его густые каштановые волосы, хотя Нэн и привела их в порядок, упали ему на брови.

– Заходи, Мартин, – сказал Хью. – Повесь свою шляпу на крючок и садись рядом с нами. Моя сестра Кэт еще не пришла. Она занимается хозяйством: там какие-то непредвиденные осложнения.

– Он не знает, что такое осложнения, – сказала Джинни, и хотя она притворилась, что говорит тихо, было очевидно, что она хотела, чтобы Мартин расслышал ее слова.

– Он это узнает, – сказал Хью, – возможно, он это запомнит, как первое новое слово, которое он выучил в этой комнате.

Потом, когда Мартин сел за стол, он продолжил:

– Сейчас мы изучаем Французскую революцию, и обсуждали судьбу короля Людовика. Моя сестра не испытывает к революционерам и к тому, что они делали, ничего, кроме отвращения, а я спорю с ней, доказывая, что Бурбоны сами навлекли на себя все это. Интересно, а какое твое мнение?

– А кто такие Бурбоны?

– Монархи.

– Тогда я думаю, что ты прав.

– Почему ты так думаешь? – спросила Джинни.

– Потому что они жестоко обращались с крестьянами долгие годы.

– А как они обошлись с королем Людовиком? На цареубийство ты смотришь сквозь пальцы?

– Я не знаю, что такое цареубийство. Я лишь знаю, что они отрубили ему голову.

Брат и сестра рассмеялись, но смех Хью, как обычно, был совершенно беззлобным. Мартин сразу же понял это, поэтому заговорил о своем промахе с Хью совершенно свободно.

– Кажется, я сейчас выучил еще одно новое слово, а ведь мои занятия еще не начинались.

– Полагаю, ты думаешь, – сказала Джинни, – что если ты выучишь достаточное количество новых слов, ты станешь от этого джентльменом?

Мартин ничего не ответил, но выпрямился на своем стуле с высокой спинкой. Через мгновение она опять заговорила.

– Именно поэтому ты пришел сюда – чтобы немного пообтесаться? Мне кажется это бесполезным занятием, и я не завидую своей сестре. Но чего ты пытаешься добиться этим?

Поскольку Мартин упрямо молчал, она повернулась к брату.

– Он никогда не станет джентльменом, не правда ли, даже если будет учиться вместе с нами?

– Это зависит от того, – заметил Хью, – что ты имеешь в виду под словом «джентльмен».

– Иногда ты бываешь утомительным. Каждый знает, что такое джентльмен.