чтобы телега оказалась около верстака.

– Что задержало тебя так долго? Я думаю, сплетничал со своей сестрой?

– Сломалась одна из печей для обжига извести. Обвалилась часть трубы. Пришлось чинить ее.

– Теперь все в порядке?

– Надеюсь, что да.

– Что значит, что ты надеешься?

– Я хочу сказать, что все в порядке. Она работает.

– Хм! – произнес Руфус, метнув на него острый взгляд. – Ну, а теперь помоги-ка мне поднять верстак, нечего заниматься пустой болтовней.

Вместе они аккуратно подняли верхнюю плиту верстака и осторожно положили ее на телегу. Потом погрузили камни поменьше, на которых плита лежала. Руфус положил на телегу сумку с инструментом, взобрался сам и взял поводья. Мартин сел рядом с ним, и они медленно выехали со двора, в последний раз взглянув на конюшню и на каретный сарай, где они столько поработали.

– Теперь все смотрится лучше, чем тогда, когда мы начинали, – сказал Руфус. – И этот новый камень, который мы положили, будет служить намного дольше, чем тот, что мы убрали.

– Да, – согласился Мартин. – Это то, чего я не могу понять, – почему люди, которые владеют таким домом, делают пристройки из плохого камня.

– Эти люди думают, что на этом могут сэкономить, но они не правы, – сказал Руфус. – Нельзя экономить на камне. Это ненадолго. Если это не станет ясно тебе самому, это станет ясно твоему сыну. Дешевое всегда в конце концов обходится дорого, особенно, когда строишь из камня.

Они проехали под аркой и выехали на проселочную дорогу, и Мартин, взглянув на дом, в одном из окон заметил тонкую фигурку в бледно-голубом платье, которая тотчас же отпрянула от окна и отвернулась. Он взглянул на дом лишь мельком, но узнал, кто стоял у окна, по белокурым волосам и по особой манере двигаться. И хотя теперь она была невидима, он чувствовал, что она наблюдает за ним откуда-то, возможно высоко вздернув подбородок, как это делала обычно. Пожалуйста, она может наблюдать за ним, если ей того хочется, но он не позволит ей думать, что его это трогает сколько-нибудь. Он отвернулся, сопротивляясь желанию еще раз взглянуть на окно.

Длинная проселочная дорога из Ньютон-Рейлз спускалась с холма через парк, где, благодаря первому летнему теплу, пышно цвели каштаны. Когда они достигли первого поворота дороги, мальчик позволил себе еще раз обернуться на дом, который был теперь на расстоянии двух сотен ярдов. Он стоял на небольшом возвышении, а за ним поднимался холм. Его серые каменные стены и покрытая лишайником крыша мягко светились в лучах теплого послеполуденного солнца, а многочисленные окна бросали яркие блики благодаря маленьким прямоугольным граням. Около западной веранды распустились бледные цветы глицинии, а одна из стен фронтона была полностью заплетена зеленым плющом. В парке, окружавшем дом, росли экзотические кедр и дикая маслина, а также местные клен, бук, жимолость, сирень и шиповник.

Есть, думал Мартин, прекрасные дома, больше и красивее этого; здесь же, в Южном Костуолдсе, он мог перечислить по меньшей мере с полдюжины таких, но в Ньютон-Рейлз было что-то такое, что затрагивало его душу. Он не мог объяснить, что это было. Не мог объяснить, что он чувствовал. Он лишь знал, что по мере того как телега катится дальше и дом скрывается за деревьями, его охватывает чувство утраты.

– Итак, до свидания, Рейлз, – сказал он, садясь прямо на сиденье. – На год или два мы расстаемся, пока мистер Тэррэнт не позовет нас опять.

– Ты можешь не прощаться, – сказал Руфус, – потому что вернешься сюда в понедельник утром, чтобы начать заниматься в классе вместе с мисс Джинни и мистером Хью.

– Занятия? Какие занятия? – спросил Мартин.

– Занятия, на которых ты сможешь научиться тому, что в будущем тебе, возможно, пригодится. Эти знания помогут тебе в жизни занять свое место. Подумай о Тэррэнтах и о том, какие они… Они всегда так уверены в себе… Всегда у них слово наготове… Никогда не сомневаются в том, что делать… Образование сделало их такими, и эти знания они могут передать тебе.

Нахмурившись так, что брови сошлись на переносице, Мартин пристально смотрел вперед, его лицо с острым подбородком и высокими скулами выражало упрямство. Перспектива возвращения в Рейлз и причина этого вызывали в нем противоречивые чувства: сначала радостное возбуждение, потом холодный страх. Что бы ни говорил отец, он отлично понимал, что стоит за этим предложением.

– Ты будешь платить за эти уроки?

– Конечно же, нет, – ответил Руфус.

– Тогда это любезность?

– Вот именно.

– Тогда я не знаю, хочу ли я ходить туда, – быть признательным им за их благотворительность.

– Будь проклята признательность! – сказал Руфус. – Мы работали более двенадцати недель, отремонтировали все конюшни, но мы не получим ни пенни еще Бог знает сколько времени. И так всегда. «Не торопись, Кокс, присылать мне счет за работу. Сейчас трудные времена». Хорошо, я пойду ему навстречу и на этот раз, но я хочу иметь что-нибудь в ответ. Так что не говори глупостей о признательности по отношению к ним.

– Ты хочешь сказать, что нам не заплатят ни за нашу работу, ни за тот камень, который мы доставляли, в ближайшие полгода? – В мятежные мысли Мартина словно добавили жара. – А как же мы будем жить, если нам придется так долго ждать?

– О, вот теперь ты задаешь разумные вопросы, мой сын! Мы будем жить так, как сможем, будем отказывать себе во всем, жить на то, что я сумел сэкономить до настоящего времени. И именно поэтому мы должны пользоваться случаем, чтобы получить что-нибудь взамен.

– Будь я проклят, если я хочу учиться у них! Я бы предпочел, чтобы нам заплатили то, что должны, и тогда мы смогли бы прилично жить, иметь приличную пищу на столе. Да, мы могли бы жить в нормальном доме, а не в той берлоге, где мы живем сейчас. О, когда я думаю, на что похожа наша жизнь по сравнению