вынесет такое. Все более часты словесные стычки и споры в отряде. Бойцы истощены и раздражительны (ведь только у единиц имеется опыт Сьерра-Маэстры). Че пытается их утихомирить и призвать к дисциплине. Но что призывать, если даже он сам еле волочит ноги. Об этом свидетельствует Дневник:

«3 февраля. Боль в плечах от рюкзака иногда становится невыносимой.

12 февраля. Устал я смертельно...

23 февраля. Кошмарный день для меня... Под солнцем, которое, казалось, раскаляло камни, мы тронулись в путь. Скоро мне показалось, что я теряю сознание. Это было, когда мы проходили через перевал. С этого момента я уже шел на одном энтузиазме». (Прим. авт.: И на Кубе, и в Боливии Гевара неважно переносил высокогорье, что типично для аргентинцев, живущих в Буэнос- Айресе, расположенном даже ниже отметки уровня моря. В то же время боливийцы, перуанцы и другие жители горных районов страдали от низинного месторасположения лагеря.)

Через месяц после выхода отряда из лагеря Че отдает приказ возвращаться обратно. Оттуда в начале марта несколько бойцов под командованием Маркоса направились на поиски отряда Гевары, который должен был вернуться к 25 февраля. В пути они столкнулись с работавшим на нефтепромысле Эпифанио Варгасом, расспрашивали у него о дороге. Варгас рассказал о «подозрительных людях» жене, та супруге начальника, a тот — командованию расквартированной поблизости дивизии. Варгaca арестовали и заставили быть проводником армейского патруля. Солдаты пошли по следам, оставленным на мокрой глине группой Маркоса, и засекли местоположение базового лагеря.

Заблудившаяся группа Че никак не могла выйти туда. Дошли лишь 19 марта. За два дня до этого, при переправе через реку, перевернулся плот и утонул боливиец Карлос. Волны вместе с ним унесли 6 рюкзаков, 6 винтовок и почти все патроны (раньше упал в реку другой боливиец — Бенхамин, которого также не удалось спасти в бурном потоке).

Отряд оказался безоружным, люди окончательно выбились из сил, испытывая к тому же состояние безысходности и обреченности, особенно после бессмысленной гибели двух товарищей. Даже еще за 10 дней до этого Гевара пометил в Дневнике:

«7 марта... Люди все более падают духом, осознавая, что... конца пути не видно... Все наши вещи мокрые, а дождь практически не прекращается. Настроение очень плохое. У Мигеля распухли ноги. То же самое у некоторых других...»

На следующий день командир разрешает бойцам съесть отрядную лошадь, так как отеки у товарищей внушают ему, врачу, серьезные опасения. Да и о себе он записывает: «Я чувствую себя очень слабым».

Наконец отряд Че в базовом лагере, но и тут не до отдыха: начались бомбежки с самолетов ВВС, обстрелы с вертолетов. Подводя итоги за март, Гевара записывает:

«Начался этап контрнаступления противника, которое до сих пор характеризуется: а) тенденцией к занятию ключевых пунктов, что должно изолировать нас; б) пропагандистской кампанией против нас, которая ведется в национальных рамках и в международном масштабе; в) отсутствием до сих пор боевой активности армии; г) мобилизацией против нас крестьян.

Ясно, что нам придется сниматься с места раньше, нежели я рассчитывал, и уйти отсюда, оставив группу, над которой будет все время висеть угроза. Кроме того, возможно, еще четыре человека предадут (до этого уже было несколько предательств. — Ю.Г.). Положение не очень хорошее».

Все перечисленные характеристики «этапа» вряд ли вызывают какие-либо вопросы, но, на первый взгляд, остается непонятным малоактивное поведение армии в боевом отношении. Тому было несколько причин. Во-первых, боливийская армия, как и многие другие на континенте, больше была «приспособлена» для государственных переворотов (186 переворотов в стране за 150 лет. — Ю.Г.)[341], а не боевых действий. Мексиканский журналист Алькасар слышал, как солдаты говорили друг другу и ему: «Партизаны — храбрые «мачос». Одно их присутствие вселяет страх. Они — хорошие вояки и всегда нападают врасплох. А вот мы — никогда»[342].

Во-вторых, не слишком полагаясь на своих солдат и офицеров, генерал Баррьентос, в то время президент Боливии, запросил помощи у соседних Аргентины и Бразилии. В-третьих, отсрочивая разгром партизан, можно было побольше выторговать помощи (как военной, так и экономической) у Вашингтона.

Главный вывод, сделанный Че, был правильным — надо уходить с обнаруженного места, создать новый лагерь-базу и вести походную жизнь, осуществляя боевую деятельность по законам партизанской тактики (внезапное нападение на небольшие войсковые подразделения, быстрый отход и т.п.).

Именно в соответствии с такой тактикой в апреле одержаны еще две победы. Общий итог — у противника 10 убитых, 30 пленных, среди них несколько унтер-офицеров и даже майор. Все пленные после соответствующей политбеседы, как и раньше, были отпущены. Вопреки правительственным сообщениям о том, что пленных и раненых партизаны расстреливают. Президент объявляет провинцию Санта-Крус военной зоной. (Прим. авт.: Не могу не отметить, что в одном из этих боев был убит выстрелом в голову кубинец Рубио — капитан Хесус Суарес, мой старый знакомый. По его приглашению я приезжал на кубинский остров Пинос, где Суарес командовал армейским подразделением. Я рассказывал солдатам о своей родине, мы с капитаном охотились на фазанов… Вечная память кубинскому герою!)

Помимо обычных для партизан проблем, Гевару и без того в весьма сложной обстановке тяготили еще две. Первая — это совершенно несовместимые с его представлениями об интернационализме отношения между боливийцами и кубинцами. Настойчивые попытки сплотить их не давали желаемых результатов. Он делает следующую запись 12 апреля:

«Собрал всех бойцов в полседьмого утра (кроме четверки ненадежных), чтобы почтить память Рубио и подчеркнуть, что первая пролитая кровь — кубинская кровь. Это необходимо было сделать, так как среди бойцов авангарда прослеживается тенденция пренебрежительно относиться к кубинцам. Это проявилось вчера, когда Камба (боливийский доброволец. — Ю.Г.) заявил, что он все меньше доверяет кубинцам... Я вновь призвал к единению как единственной возможности увеличивать наше войско, которое усилило свою огневую мощь и уже закаляется в боях, но не только не растет, а наоборот, в последние дни сокращается».

Вторая проблема, беспокоившая командира, — это пребывание в лагере уже упоминавшегося француза Дебре и аргентинского связного Бустоса. Оба они не скрывали своего желания «обрести свободу». Че решил совершить налет на ближайшее местечко Гутьеррес, раздобыть там автомобиль и на нем отправить обоих визитеров в город Санта-Крус. Но все шоссе было наводнено армейскими патрулями, получившими от крестьян подробную информацию о продвижении партизан. Надо было искать другой выход.

Вначале Дебре заявил о своем намерении остаться в отряде, как бы в роли летописца. Но Че, понимая, что партизанская жизнь — не для изнеженного француза, сказал ему, что он больше пользы принесет во Франции, организуя там пропагандистскую и другую возможную помощь партизанам. «Храбрый» журналист мгновенно согласился, признавшись, что его самым заветным желанием было «жениться и иметь ребенка».

Чтобы все же дать возможность уйти Дебре и Бустосу, Гевара приказывает своему заму Хоакину «провести небольшую боевую операцию в окрестностях, чтобы отвлечь внимание от основной группы», которая уйдет из района Ньянкауасу, а потом вернется в течение трех дней. С Хоакином оставались человек, в их числе четверо лишенных партизанского звания боливийцев, больные Алехандро и Таня, находившаяся в лагере с начала марта.

На следующий день партизанский патруль задержал неподалеку от лагеря англичанина Георга Роса, назвавшегося фоторепортером. Он сказал, что приехал в Боливию из Чили, чтобы написать сенсационный репортаж о партизанах. Особенно его вдохновил на это дневник кубинца Браулио, захваченный в одном из партизанских тайников армейской разведкой. (Такие тайники для хранения документов, запасов продовольствия, патронов, воды и пр. партизаны сооружали и тщательно маскировали на территории всего района своих действий.) К ужасу своему Че услышал от Роса, что в упомянутом дневнике Браулио рассказывал о том, что он выехал 20 ноября 1966 года из Гаваны и через Москву (!), Прагу и Буэнос-Айрес