странах социализма 100 миллионов кредита на строительство предприятий легкой промышленности.

Правда, наряду с указанными, Гевара принимает и некоторые «необычные» решения. Например, на первом же заседании правления он предлагает сократить оклад ему, президенту банка, с 4 тысяч долларов до 1200. Свое предложение он мотивирует тем, что 1200 долларов (или песо, т.к. курс тогда был 1:1) — вполне приличный оклад, и тем более для него, получающего еще жалованье майора (команданте) в армии[248].

К разряду «необычных» можно отнести и его решение подписывать новые кубинские деньги не своей фамилией, а прозвищем — Че.

Меньше всего, конечно, Гевару волновали проблемы банковского протокола (который, по воспоминаниям старых сотрудников, был столь же строгим, как в президентском дворце). Вот как описывает кабинет Гевары в банке его гватемальский друг Эль Патохо:

«Кабинет был огромный, перед входом на этаже сидел охранник-«барбудо» (бородач. — Ю.Г.). Около стола Че на полу стоял автомат, сам хозяин кабинета сидел в камуфляже (позднее — просто в военной форме) и порою не снимая своего знаменитого берета. В баре вместо былых виски и «Бакарди» — зеленый чай «матэ» (излюбленный напиток аргентинцев и уругвайцев — Ю.Г.). Наиболее вылощенным посетителям, открывая дверцу бара, Че говорил с лукавым видом: «Чашечку горького?» В случае согласия засыпал матэ в термос с кипятком, который явно демонстративно ставил на лежавшие на столе бумаги. Правда, в целом на столе всегда был идеальный порядок, который ему помогала поддерживать жена Алеида. На мой вопрос, почему не какой-нибудь секретарь, Эрнесто сказал: «Знаешь, брат, кубинцы — славные ребята, но помимо громкой и небрежной манеры разговаривать, у них есть еще один недостаток: они терпеть не могут иметь вещи в порядке, испытывают особое пристрастие к «кавардаку» (для читабельности я перевел это слово так. — Ю.Г.)[249].

Дополним эту сцену, отображенную Эль Патохо, характеристикой, опубликованной в американском журнале «Тайм»:

«Со своей сладко-меланхолической улыбкой, которую многие дамы считают неотразимой, в своем черном берете, Че ведет Кубу с холодным расчетом, огромным умением, очень умно и с острым чувством юмора»[250].

Теперь, когда основные вопросы финансов были решены или решались, Гевара мог приступить к осуществлению своей главной мечты — сделать Кубу независимой в экономическом отношении, тем более что такую зависимость от США преобразователи ощутили сразу же и весьма остро после взятия власти. В ответ на первые реформы американские компании на Кубе отказались поставлять ей нефть (и даже очищать импортируемую из других стран), Вашингтон лишил остров традиционной квоты сахарного экспорта. Жизнь показала, насколько ненадежной была экономическая цепочка: экспорт монопродукта (сахара) — закупка на вырученные деньги за рубежом почти всего, в чем нуждалась страна. (Прим. авт.: Мы умышленно хотим привести в качестве примера, чтобы показать саму степень зависимости и ее политические последствия, такую мелочь, как дамские бигуди. Мастера в парикмахерской, знавшие мою супругу, как-то стали ей пенять: «Вот янки с Кубы ушли, так то были друзья: при них у нас было все, а какие вы друзья, если не можете прислать нам даже бигуди и косметику?!.)

В одной из бесед с Фиделем (последний вспомнит об этом в своем выступлении) Че жалуется, что ему не по душе банковская, бюрократическая обстановка, что он был бы рад заниматься промышленностью[251].

В решении назначить Гевару министром промышленности совпало все: горячее желание Че заниматься этой проблемой и особое доверие к нему и его организаторским способностям со стороны руководства. Но если б заниматься только этим!

Как и в войну, он продолжал оставаться практически главным идеологом всего процесса созидания, участвовал в строительстве новой армии. Он руководил департаментом обучения министерства вооруженных сил, который отвечал за боевую и политическую подготовку не только в армии, но и в Народной милиции. В героическом отпоре последней наемникам на Плайя-Хирон была огромная доля усилий Че. По инициативе Гевары департамент стал издавать печатный орган армии — журнал «Вердэ оливо» (в переводе — «оливковая зелень», цвет армейской униформы. — Ю.Г.) . В нем часто выступал и сам командир, в том числе с фельетонами на международные темы.

Не мог оставаться «идеолог» в стороне и от важнейших кампаний среди гражданского населения. Одной из них в первые годы стала культурная революция с первоочередной задачей ликвидации неграмотности.

По данным последней дореволюционной переписи, почти четверть населения Кубы старше 10 лет была неграмотна. В то время как в стране насчитывалось десять тысяч безработных учителей, около полумиллиона детей школьного возраста (от 6 до 14 лет) не имели возможности учиться[252].

Народная власть превратила особняки бежавших с острова толстосумов и часть казарм в школы. Существовавшие ранее учебные заведения в июне 1961 года были национализированы. Образование на всех уровнях и для всех без исключения стало бесплатным. Для детей трудящихся стали предоставляться стипендии, в том числе и в начальной и средней школах (такая стипендия означала не только бесплатное проживание в общежитии, но и питание, одежду, учебные принадлежности и культурный досуг). Из добровольцев были сформированы так называемые бригады народных учителей, обучавших неграмотных по месту жительства.

В результате принятых мер уже к концу 1961 года свыше 700 тысяч человек научились читать и писать. Куба была провозглашена первой территорией в Латинской Америке, свободной от неграмотности[253].

Не менее важной задачей было формирование новой интеллигенции, подготовка квалифицированных рабочих, техников, инженеров, других специалистов: Особое внимание министр уделял подготовке руководящих кадров. Еще летом 1960 года он без обиняков заявил, что недостатки в деле воспитания таковых «создали трудности и заставили нас потерять много времени», и, как бы поясняя свою мысль, добавил: «Нужно воспитывать новый менталитет в соответствии с коллективными интересами»[254].

Гевара понимал, что без этого невозможна не только серьезная индустриализация, но даже поддержание на дореволюционном уровне национализированных предприятий. Он становится инициатором многих и важных шагов в этой области. Обязывает учиться сотрудников вверенного ему ведомства и упорно учится сам. Правда, не всегда удается для учебы вместе с коллегами выкроить время. Поэтому по его просьбе к нему была направлена большая группа советников, а также преподаватели политэкономии и русского языка из СССР. (Прим. авт.: К сожалению, не могу однозначно положительно охарактеризовать деятельность первых, подобранных не столько по знаниям, сколько по высоким партийным рангам секретарей обкомов и пр., но вторые — преподаватели — не только сыграли большую роль в «просвещении» министра, но и стали его личными друзьями.)

Что касается использования в экономике опыта СССР и других социалистических стран Европы, осуществивших форсированное промышленное развитие при опережающем росте производства средств производства, кубинское руководство, к сожалению, видело в этом опыте своего рода «панацею» в решении национальных проблем. Объясняя подоплеку экономического курса первых постреволюционных лет, уже упоминавшийся К. Р. Родригес говорил:

«По примеру многих стран... мы сразу же хотели перейти к широкой индустриализации страны»[255].

И все-таки указанные задачи были внутреннего порядка. Но на них только нельзя было останавливаться: и после неудавшейся интервенции ни внутренняя, ни внешняя контрреволюция не успокоилась. Такая ситуация предопределяла необходимость больших расходов на оборону, на содержание значительных вооруженных сил, на поддержание в постоянной мобилизационной готовности населения. И это, не говоря уже о затрате на решение таких проблем значительных сил и времени руководителей страны. Очень точно сформулировал эту мысль Фидель Кастро:

«Империалисты заставили нашу страну заплатить высокую цену. Первые десять лет наш народ почти