Подобная «адская смесь высокого и смешного» 23* – постоянный мотив многих, условно говоря, автопортретных описаний в сюрреалистических произведениях начала 20-х годов (См., например, у Бретона: «Мои руки крест-накрест – свод небесный, голова моя – гусь, неуклюжий и лысый» 24* .)
Для Крученых источником, объединившим мистику и медицину, стали уже упоминавшиеся исследования сектантства Коновалова, совмещавшие проблематику чисто психологическую, а точнее – психиатрическую, с религиозной и мистической. Любопытно отметить, что работы Коновалова свидетельствуют о знакомстве автора с трудами психиатра Пьера Жане, оказавшего, по мнению многих исследователей, глубокое влияние на художественные концепции Бретона, именно у него заимствовавшего и само определение «автоматическое письмо» 25* . В своих интерпретациях сектантского экстаза Коновалов буквально следует за концепцией «психического автоматизма», автоматической речи и письма, разработанной в трудах Жане, создавая тем самым еще одну точку пересечения между сюрреалистами и Крученых 26* .
Именно эти – внехудожественные и оперирующие с психикой самого творца – техники пробуждения бессознательного, заимствованные из психиатрии и маргинальной мистики, становятся и для сюрреалистов, и для Крученых основным рычагом, способным, если использовать слова Арто, «изменить саму исходную точку художественного творчества» 27* .
Попытки сюрреалистов «достигнуть самих истоков поэтического воображения» стали главными инспираторами их поисков новой механики творческого процесса. Интерес к первичным творческим механизмам и первичным механизмам рождения речи был также одной из определяющих черт в творчестве Крученых. С наибольшим радикализмом в русском авангарде он разлагал язык на изначальные элементы и стремился в своих труднопроизносимых звуковых комбинациях оживить исходные – физические – условия рождения речи 28* . В отношении к языку Крученых парадоксально совмещал два подхода: работал с языком, с одной стороны, как ученый-естествоиспытатель, а с другой – как средневековый маг или алхимик. Желание овладеть и управлять скрытыми силами языковой материи, найти способы организации материала, позволяющие напрямую апеллировать к бессознательному, создавая в рационально построенных звуковых и визуальных композициях эффект, подобный тому, который рождает поэзия экзорцизмов, – все это составляло основу научно-магических экспериментов Крученых с языком.
Однако если для Бретона автоматизм и скоростное письмо были средством создать язык и образную структуру, «являющуюся, насколько это возможно, произнесенной мыслью» 29* , то для Крученых – способом обнаружения образов, непроизвольно возникающих внутри языковой материи. В отличие от сюрреалистов, его не интересовало пространство воображения, и «моментальное письмо» служило для него прежде всего средством обнаружения бессознательного самого языка. Если сюрреалисты работали с образами, всплывающими из недр бессознательного, то Крученых – с той материей, с той «оболочкой», в которой они являлись, – со словом, буквой, речью, не столько пытающимися оформить и описать реальность подсознания, сколько в себе самих содержащих свою собственную «жизнь бессознательного». Его прежде всего интересовали процессы материализации мыслительной деятельности, своего рода вещественные жесты мысли, запечатленные в зрительной и звуковой ткани языка. Именно в силу этого эксперименты Крученых в области новых техник творчества были направлены не столько внутрь сознания, сколько вовне – па язык как на самостоятельную реальность. Не подчиняющееся логике движение языковой материи, изменение ее состава, переход одних звуков и графических элементов в другие – устойчивая тема в поэзии Крученых конца 1910-х годов. Нередко его стихи воспроизводят до жути реальный процесс движения элементов или атомов языкового вещества. Более того, он стремится создать впечатление, что эти фантасмагорические образы рождаются не в его воображении, но возникают самостоятельно, подчиняясь таинственному механизму действующему внутри языковой материи.
Крученых можно назвать «сюрреалистом», зачарованным не пространством воображения, но материей языка. Не случайно его стихи вызывали у многих современников образы, связанные с ощущениями материала. Сергей Третьяков, например, писал в одной из статей: «Крученых … расколол слежавшиеся поленья слов на свежие бруски и щепки и с неописуемой любовностью вдыхал в себя свежий запах речевой древесины – языкового материала» 30* .
Выявление своего рода сновидческого бреда внутри языковой материи стало основой крученыхов- ской теории сдвига. В одном из писем к Шемшурину в 1917 году Крученых писал: «Сдвиг – сон! Фрейд.
О сновидениях (Толкование снов) большая книга очень интересуюсь…»31* . В своих поэтических произведениях конца десятых годов он словно пытался усвоить описанный Фрейдом механизм работы сновидения. Работа поэта или художника в концепциях Крученых этого времени в значительной мере оказывается близка работе сновидения, осознанно продленной в состоянии бодрствования. Во многом из сновидческой механики в его эстетику переходит и теория сдвига, или принцип смещения, если использовать терминологию самого Фрейда. Можно заметить, что Илья Зданевич, излагая теорию сдвига Крученых, употреблял слово «перемещение» – еще более прямо отсылающее к учению Фрейда.
Действие смещения в сновидении описано у Фрейда следующим образом: то, что выступает во сне на первый план, то, что очевидно и доступно для понимания, не имеет отношения к истинному смыслу сна, спрятанному во вторичных, малозначащих элементах. Именно эти второстепенные и невнятные детали сна оказываются средством постижения языка бессознательного. Сдвигология Крученых следует тем же принципам: он переставляет акценты на мелочи, на второстепенное в языковой ткани (скажем, па звуковые, а не смысловые характеристики слова). Возникающие в результате этой операции странные образы и алогичные аналогии позволяют ему приблизиться к скрытому смыслу, к бессознательному текста. Переставляя акценты на несущественные для смысла текста детали, например, на слипающиеся при произношении окончание и начало соседних слов, образующих вместе некие новые слова с неведомым значением, Крученых вылавливал в текстах парадоксальные звуковые комбинации, соответствующие тем фантастическим образам, которые возникают в сновидениях. «Сновидение как бы накладывает друг на друга различные составные части… Сгущением образов в сновидении объясняется появление некоторых элементов, свойственных только ему и не находимых в нашем сознании наяву. Таковы составные и смешанные лица и странные смешанные образы», – констатировал в своей работе о сновидении Фрейд32* . «Слияние двух звуков (фонем), – пишет Крученых, – или двух слов как звуковых единиц в одно звуковое пятно назовем звуковым сдвигом» 33* . В качестве одного из примеров звукового сдвига в работе «Сдвигология русского стиха» он приводит «загадочную строку» – «сплетяху лу сосанною», в которую трансформируется при восприятии на слух строка «сплетя хулу с осанною» из стихотворения С.Рафаловича. «Сплетяху и сосанна – явления сдвига, лу – явление слома», – отмечает Крученых 34* Сдвиги и сломы языковой материи, которые выявляет Крученых,
