Миф о русских в парижских салопах XIX века Брижит Монкло
Россия. открытая Востоку на протяжении трех веков монгольского порабощения, традиционно воспринималась Европой нового времени как варварская страна, раздираемая на части племенами, бесконечно далекими от западной цивилизации, центром которой ощущала себя именно Франция. Сведения о русских, привезенные путешественниками, тоже были не слишком многочисленны, так как решиться на подобное странствие могли лишь авантюристы. Дипломатические отношения с россиянами то и дело прерывались, да и собственно для чего нужна была тогда Россия Западу? Трения между странами возникали и в известном, обжитом европейском мире, так стоило ли искать их в мире совершенно чужом? Ситуацию изменило возникновение на севере, среди болот, города, противостоящего всемогущей Швеции. Строился Санкт-Петербург, росла его известность, и складывался миф о России.
Царь Петр I приглашал иностранных мастеров, прежде всего – архитекторов и градостроителей, и щедро оплачивал их работу. В 1717 году он сам прибыл со свитой в Париж и окончательно укрепил французов во мнении, что россияне – непросвещенные варвары. Многочисленные дворцовые перевороты, предшествовавшие царствованию Елизаветы Петровны, не изменили этого мнения.
Союз Франции с Россией против Пруссии в 1756 году в канун Семилетней войны стал одной из причин увлечения французской культурой в России. Переписка Вольтера сначала с Елизаветой, а затем с Екатериной II положила начало новому этапу российского просвещения. В своих статьях Вольтер, а затем и Даламбер, и Дидро рассыпают похвалы Екатерине и России. При русском дворе отныне находятся постоянные посольства. Дипломаты пишут записки и мемуары о России, создавая особую ауру вокруг этой далекой страны. Подробные отчеты аббата Жоржеля так впечатляли, что будоражили воображение французов.
После декабрьского восстания 1825 года Николай I закрывает границы России. И главными творцами мифа о русских становятся сами русские, высланные императором за границу. Все связи с иностранцами контролирует Третье отделение, тайная полиция царя. Книга Астольфа де Кюстина «Россия в 1839 году», казалось бы, должна была развеять миф о России, но сарказм и критические суждения автора только подогревали интерес к легендарной и таинственной стране. Русские становятся чем-то вроде модной экзотики, в любом парижском салоне есть свой русский, и каждый, считается, владеет по меньшей мере дворцом в Петербурге и загородным имением.
Восшествие на трон Александра II, «царя-освободителя», отменившего крепостное право, ознаменовало новый этап увлечения Россией и русской экзотикой. Теофиль Еотье и Александр Дюма завораживали читателя описаниями белых ночей и горных пейзажей; всякого рода «русские мотивы» привлекали внимание, как только появлялись. XIX век завершается приемом в Петербурге в 1897 году президента Французской республики Феликса Фора. Он закладывает камень в основание Троицкого моста, соединяющего Французскую набережную и Выборгскую сторону. Этот визит был ответом на приезд в Париж Николая II, который в предыдущем году заложил камень в основание моста Александра III. По символической значимости встречу Николая II можно сравнить разве что со встречей Александра I в 1814 году.
31 марта 1814 года русский император Александр I вошел в Париж в качестве победителя. На следующий день он повелел развесить на стенах города декларацию, в которой обещал сохранить территориальную целостность дореволюционной Франции: Александр I унаследовал от своей бабушки Екатерины II любовь к французскому просвещению.
Александр вошел в Париж вместе с королем Пруссии через заставу Менильмонтан. Этот момент запечатлел Жан Зиппель, изобразивший на картине бульвар Сен-Дени с ликующей толпой, бросающей цветы императору. Похоже, Зиппель приукрасил действительность, все очевидцы свидетельствуют о мертвой тишине в городе. Русский император остановился не в Елисейском дворце, а у Талейрана: по слухам, на него готовилось покушение и здание королевского дворца проверяли агенты безопасности. Но, возможно, была и другая причина: Талейран мог поселить императора у себя, чтобы было проще вести с ним переговоры.
4 апреля Александр вместе с придворным архитектором Пьером Фонтэном, с которым давно состоял в переписке, посещает Тюильри и Лувр. 10 апреля у алтаря, сооруженного прямо на площади Людовика XV, отслужили пасхальный православный молебен – распорядителем церемонии был тот же
Пьер Фонтен. В своем дневнике он напишет, как растрогали его солдаты, принимавшие причастие 1* . Пять дней спустя на той же площади Александр принимал парад союзнических войск. Сила и могущество России не нуждались в лучшем подтверждении.
Зато армия нуждалась в размещении. «Русские в Париже» означало: солдаты на постое у горожан. Многие дома, в том числе и частные, были реквизированы, что не вызывало энтузиазма у парижан. «Сегодня четырнадцать русских с лошадьми и багажом появились у меня во дворе, давая понять знаками, что готовы разделить со мной и дом, и стол. Я понял, что должен пожертвовать первым, чтобы уберечь от посягательств второй», – пишет Пьер Фонтен 2* , которому император нравится куда больше, чем его солдаты. Он скорее предпочитает переселиться, «чем терпеть тяготы от подобных гостей». Так думает не он один. В префектуру одна за другой поступают жалобы на многочисленные злоупотребления, в частности на «уничтожение пола, который выломали и сожгли для приготовления пищи» 3* .
Ярче всего запечатлел пребывание русской армии в Париже лубок, со вкусом
