«Поэт не обязан вдохновенно возноситься и парить над землей; его назначение не в том, чтобы, покинув землю, уноситься за звездами; он никогда не достигнет их. Его задача в том, чтобы творить восходящие звезды из всего, что мелькает в пределах его досягаемости» – это Пьер Ре- верди, финальный пассаж его «Мыслей о поэзии». Пожалуй, трудно найти более подходящий эпиграф ко всем Les Livres Manuscrits Экстер. И, пожалуй, трудно найти более точное выражение самой сущности подхода или, точнее, природы искусства художницы в этих книгах, чем формула Реверди в тех же «Мыслях о поэзии», прозвучавшая за несколько фраз до финала: «Задача не в том, чтобы выразить или даже передать, как говорит Валери, поэтическое состояние: нужно его возбудить. Поэт – это тот, кто умеет, кто должен оказаться способным возбудить это состояние посредством стихотворения».

У Экстер все именно так. В ее «Стихах» Ронсара главное – поэтическое состояние, не ослабевающее, не спадающее, длящееся от листа к листу. Просто так не объяснишь, откуда на эти листы пришли гирлянды и венки, ленты и цветы, плоды, рога изобилия, охотничьи рожки, колокольчики, лиры… Кто эти дамы в костюмах, так напоминающих костюмы героев «Ромео и Джульетты» Экстер, – ронсаровские Кассандра, Мария, Елена?

Обо всем этом, впрочем, пе думаешь, подчиняясь поэтическому состоянию художника. И понимаешь, что оно «возбуждено» поэтическим состоянием Ронсара. Что здесь тот момент высшего упоения поэзией, когда любая мелочь и каждое слово поэта ослепляют, как «восходящая звезда».

Рассматривая экстеровские «Стихи» Ронсара, непроизвольно вспоминаешь, что, наверное, чаще других поэт называет имя Авроры, богини зари. Не потому ли па листах книги возникают видения лучезарной страны, где всякий предмет, полевой цветок или обычный плод, волшебно озарены, наделены цветом, как будто впервые родившимся, впервые открывшимся в своей первозданности, и, что более важно, все облечено в форму, чарующую своей единственностью, словно только нашедшей и осознавшей себя. Это, действительно, важно, потому что Ронсар был гением формы, и точную форму у него обретало все – даже смутные видения, даже едва промелькнувшие чувства.

В поэзии Ронсара Экстер проницательно уловила ее абсолютно французскую природу. Ассоциации художника прозрачны, символы конкретны: за ними – Франция; «Стихи» Ронсара Экстер – это французская феерия, где все невидимыми нитями связано со всем – не только со словом Ронсара, но и с тем, что это слово взрастило. Здесь многое переплетено: ослепляющие вспышки версальских торжеств, атрибуты трубадурских песен, средневековая геральдика, мир старого Парижа… Но все именно переплетено, увязано в гирлянду так, что ничему не дано главенствовать, стать единственной и неопровержимой реальностью. Все – только ассоциации, но властные и сильные, не отпускающие и не позволяющие от себя отрешиться.

Аналогичное можно сказать и о женских образах книги. Да, их легко наделить именами ронсаровских героинь. Но это не главное, и Экстер не настаивает на этом. Если изображения разместить одно за другим, то возникнет что-то вроде фриза, где также будут увязаны в единое целое и галантный сюжет, и сцена придворного спектакля, и парижская миниатюра, и цитата из Пуссена… И здесь ни одной из тем не дано восторжествовать, ни одному из образов не позволено стать образом единственной (или конкретной) героини Ронсара. Все вместе они – возвышенный мадригал Прекрасной Даме поэта, его Кассандре, Марии, Елене…

Совсем другой подход предлагает Экстер в «Малом Завещании» Франсуа Вийона: всего лишь семь гуашей, традиционно расположенных на отдельных полосах, все одного размера. Они не врываются в текст, не прерывают его, существуют вполне суверенно.

В принципе создания книги соблюден, если так можно сказать, жанр завещания: главное – прежде всего текст, его «параграфы», «пункты», «положения», выделенные ясно, поданные определенно. Все остальное – дополнения, оформление документа.

К слову, автор каллиграфии в книге – ученик Экстер, Евидо Колуччи – стилизует текст под средневековый документ: особо и ярко акцентирует красную строку – она у него и в самом деле выполнена красной гуашью; сам же текст представляет собой торжественную, ритмически выверенную структуру, напоминающую тексты в средневековых французских часословах.

Свое «Малое Завещание» Вийон написал в Париже, и Экстер недвусмысленно дает понять, что документ этот именно парижский, подтверждающий свою «париж- скость» уже давно ставшими эмблематичными мотивами города. Елаз без труда различает силуэты Клюни, Консь- ержери, Нотр-Дам, башни Сен-Жак…

На первый взгляд, в иллюстрациях Экстер все от французской миниатюры, от средневековых иллюминованных манускриптов; в них царит куртуазный дух поздней готики. Поражает цвет – жизнерадостный и светлый, совсем такой, какой присутствовал не только в миниатюре, но и в витражах, и в станковой живописи раннего XV века. Много общего в выборе и сочетании красок – оранжево- красных, синих, светло-зеленых; во включении в композицию элементов архитектуры и пейзажа; в трактовке фигур, слегка удлиненных, очерченных гибкой уверенной линией.

Экстер никогда не скрывала источников своего вдохновения, своих художественных привязанностей. Наоборот, заявляла о них открыто, демонстративно и далее с гордостью. Так было в ее живописи и сценографии. Гак было и в ее Les Livres Manuscrits.

Но Экстер не стала бы Экстер, если бы ее произведения оказались всего лишь стилизациями, пусть виртуозными, пусть даже пронизанными самыми чистыми помыслами и