Фальконе в поэтике русских панегириков.
Но, как известно, одни и те же элементы в аналогичных, но разных по внутреннему генезису культурных системах нередко имеют разные функции, порождая специфические значения, не предусмотренные ближайшими историческими контекстами. Об одном из таких элементов, благодаря которому эффект угрозы и покрова может быть понят как демонстрация специфически русских культурных рефлексов, и пойдет речь далее.
Всадник на вздыбленном коне и змей под его копытами – персонажи, восходящие к одному из самых известных сюжетов европейского и русского религиозного искусства, известного под названием Чудо святого Георгия о змии 17* . Иконописный сюжет Чуда восходит к той житийной версии, согласно которой Георгий, увидев вышедшего из озера змия, «осенил себя крестным знамением и, призывая Господа, […] устремился конем на змия, потрясая копьем, и ударив того крепко в гортань, пронзил и прижал к земле; конь же начал топтать змия ногами» 18* .
В России этот сюжет был в XVI-XVII веках одним из компонентов печати московского царя, а с XVIII века – гербом Москвы и частью государственного герба (изображение битвы со змием помещалось в щитке на груди двуглавого орла); тот же сюжет чеканился в XVIII веке на русских монетах разного достоинства 19* . Сходство памятника Петру I с сюжетом московского герба отмечено давно 20* . Для нас сейчас непринципиально, какая именно из традиций – иконографическая, геральдическая или какая-то иная – предопределили сюжет Фальконе. Важно то, что, независимо от конкретных источников замысла французского скульптора, это сходство связует риторику панегирической эсхатологии XVIII века с некогда живыми ожиданиями Страшного Суда, образующими специфически русский культурный подтекст памятника Петру I.
Всадник на вздыбленном коне, поражающий копьем змия, изображался на монетах и печатях московских великих князей еще в XV веке. На первой из известных печатей с таким сюжетом – крас- иовосковой печати Ивана III, датируемой 1497 годом, этот сюжет помещен на лицевой стороне; на оборотной стороне печати – двуглавый орел. Такое соотношение всадника и орла сохранялось на печатях до тех пор, пока в 1561 году Иван IV не распорядился перенести сюжет сражения со змием на грудь двуглавого орла.
Кого обозначает всадник?
Иностранцы, бывавшие в Москве в XVI-XVII веках, отождествляли его со святым Георгием, но в русских описаниях того же времени его называли: человек на коне, ездец, государь на аргамаке, наследник, сам царь 21* . Только в 1722 году, при официальном упорядочении российской государственной и городской геральдики, всадник был впервые идентифицирован с Георгием: «На орло- вых грудях изображен герб вел[икого] княжества] Московского[…]. Святой Георгий с золотою короною[…] держит свое копье в пасти или во рту змия черного» 22* . На печатях московских великих князей и царей, а затем на московском гербе и гербе Российской империи всадник изображался без нимба – либо в княжеской шапке, либо в венце, либо в короне, либо в шлеме. Поэтому, хотя сам сюжет битвы со змием на печатях и на гербах идентичен иконописному, корректность отождествления всадника со святым Георгием можно подтвердить только на основании специальных пояснений – рассматривая сходство сфрагистического и иконописного сюжетов в контексте прообразной средневековой системы представлений о времени и об истории.
Прообразы, в узком значении слова, – это лица и события Ветхого Завета, соотносящиеся с лицами и событиями Нового Завета; в более широком смысле прообразы – это любые явления прошлого, служащие моделями явлений будущего.
В средневековом религиозном сознании исторически новое – это дубль свершившегося в священной истории: «происходящие события воспринимались как значимые постольку, поскольку они соотносились с сакральными образцами» 23* . Владимир, крестивший Русь, – это новый Константин; Святополк, посягнувший на братьев, – новый Каин; Москва – новый Иерусалим, новый Рим etc.
Рассматривая фигуру всадника на великокняжеских и царских печатях в контексте такой системы представлений и понимая эту фигуру как знак «самого царя», можно считать отождествление всадника со святым Георгием вполне корректным, ибо, согласно прообразной логике, у современного государя должен быть свой «исторический» прототип, каковым, благодаря тождеству иконописного и сфрагистического сюжетов, является святой Георгий Победоносец, покровитель военного могущества русских князей.
Святой Георгий не является, однако, исходным персонажем в прообразной системе московского герба, ибо его битва со змием имеет свой прообраз в священной истории – битву Михаила Архангела с сатаной накануне Страшного Суда: «И бысть брань на небеси: Михаилъ и аггели его брань сотво- риша со змиемъ […]. И вложенъ бысть змий великий, змий древниш, нарицаемый диаволъ и сатана, льстяй вселенную всю, и вложенъ бысть на землю, и аггели его съ нимъ низвержени быша» 24* . Репрезентация соответствующей сцены в средневековой иконографии аналогична изображению битвы святого Георгия: так же конь поднят на дыбы во время скачки, тот же разворот фигуры всадника, та же поза поверженного змия – см., например, знаменитые русские иконы второй половины XV века: новгородскую икону «Чудо святого Георгия о змии» (ныне экспонируется в Русском музее) и «Апокалипсис» в Успенском соборе Московского Кремля.
Значит, можно полагать, что в системе средневековых корелляций сюжет московской печати содержал следующую последовательность прообразов: русский государь – св.Георгий – Архангел Михаил 25* .
Появление на великокняжеской печати сюжета с такой прообразностью именно в конце XV века обусловлено ожиданиями Страшного Суда в то время, особенно около 1492 года. 1492-й год от рождества Христова – это 7000-й год по летоисчислению от сотворения мира. Ожидания светопреставления именно в седьмой тысяче лет обусловлены той лее прообразной системой мышления: семь тысяч лет сообразны семи дням творения, семи дням пребывания Адама в раю и проч. – см., например, в Сказании, как сотворил Бог Адама: «И был Адам в раю семь дней […] те семь дней сообразны семи тысячам лет […] и восьмой тысяче лет нет конца […]. В воскресенье […] воскрес [нет] Христос из мертвых, и в тот же день будет Господь на небесах судить весь мир» 26* .
Михаил Ветхого Завета – «князь великий», защитник и покровитель народа Божия – Израиля, в том числе в последние времена 27* . Михаил Нового Завета – Архангел, соперник саганы: он оспоривает дьявола в словесной полемике (Иуда: 9) и свергает дьявола с небес (Откр. 12: 7-9).
В средневековой православной традиции Архангел Михаил – это «грозный воевода», «страшный и грозный посланниче Вышняго Царя», «страшен и грозен смертоносен Ангел» 28* , победоносный предводитель христианского воинства и покровитель благочестивых царей: «Моисею предстатель бысть Михаил архаггел […] та же во благочестии в новей благодати первому християнскому царю, Константину, невидимо предстатель Михаил архаггел пред полком хожаше и вся враги его побежаше, и оттоле
даже и доныне всем благочестивым царям пособст- вует» 29* . Архангел Михаил – покровитель московских князей и царей; их усыпальницей был посвященный Михаилу Архангельский собор в Москве.
Имя Михаил по народной этимологии, хорошо усвоенной в средневековой Руси, означает: кто яко Бог; соответственно, это имя – «даже не имя собственное; это отражение имени Бога. Он заместитель Бога, вождь избранного народа в критические минуты его истории»
