После большевистского переворота отток из России деятелей культуры, и в частности художников, стал неуклонно нарастать. Поначалу, правда, оставлявшие родные пределы полагали, что уезжают максимум на несколько лет, вплоть до падения казавшегося почти призрачным большевистского режима. Однако призрачными оказались как раз надежды на скорое возвращение. В течение 1920-х годов, по мере того, как в Советской России все острее ощущалось идеологическое давление новой власти, эмиграция из бывшей империи становилась все более многочисленной. По мере укрепления сталинского режима, а затем превращения СССР в герметичное государство, окруженное «железным занавесом», шпиономания и развернувшиеся после Второй мировой войны анти-«космо- политические» кампании окончательно похоронили надежды эмиграции и закрепили разделение русской культуры на два параллельных, независимых друг от друга потока, имевших, впрочем, единый исток.
В истории эмиграции из России и СССР в XX веке прослеживаются три основные «волны» (отметим, кстати, что «исход» происходил не только в западном, но и в восточном направлении). Первая «волна» пришлась на самый конец 1910-х и все 1920-е годы; вторая – на годы после окончания Второй мировой войны (она состояла, в основном, из «невозвращенцев» из числа «угнанных» и «перемещенных лиц»). Наконец, третья совпала с годами брежневской и последующих стадий «застоя» (конец 1960-х – середина 1980-х), когда страну «развитого социализма» покидали по фиктивным бракам, ради «воссоединения семей» и под другими предлогами (немало было и таких, кто, будучи за рубежом, был лишен советского гражданства за «провинности» перед советским режимом). Поскольку в данном случае речь идет только о первой половине XX века, остановимся на первых двух потоках, благодаря которым творческие силы из России вливались в европейский, и в особенности во французский художественный мир.
Так называемая «первая волна» эмиграции была наиболее многочисленна. Это были по преимуществу представители бывшей политической и экономической элиты, а также люди творческих профессий (литераторы, актеры, музыканты, художники). Несмотря на то, что со временем этот круг эмигрантов постепенно, по естественным причинам, иссякал, сужался, творческая интеллигенция продолжала занимать в нем ведущее место. Художники, оказавшиеся вне России в 1920-х годах, в своем большинстве были уже состоявшимися мастерами, имевшими творческую репутацию и имя в контексте не только русского, но и европейского искусства. Назовем только несколько имен: Василий Кандинский, Марк Шагал, Павел Мансуров, Наум Габо, а также Константин Коровин, Александр Бенуа, Константин Сомов, Борис Григорьев, Юрий Анненков, Александр Яковлев, Василий Шухаев, Николай Рерих, Филипп Малявин. Уже из этого далеко не исчерпывающего перечня видно, что в «первой волне» были представлены все основные творческие направления русского искусства начала XX века: «московский импрессионизм», мирискуснический символизм, неоакадемизм, неопримитивизм, экспрессионизм, конструктивизм, свободная и геометрическая абстракция и т.д.
После скитаний по просторам восточной и центральной Европы (Стамбул, Югославия, Болгария, Чехия), после яркого, но краткого эпизода расцвета и увядания «Русского Берлина» большинство художников и иных представителей «художественной эмиграции» обосновалось во Франции – в первую очередь в Париже и на средиземноморском побережье. Художники из России при этом довольно редко «смешивались» со своими европейскими коллегами – не только на выставках, но и в сфере профессионального и даже повседневного общения. Конечно, среди эмигрантов было немало тех, кто уже «подготовил почву» для своей жизни и работы на чужбине многолетним пребыванием в парижской или германской художественной среде. Их тесное общение с французскими, немецкими и другими европейскими коллегами стало привычным еще в 1910-е годы. Среди таковых упомянем Михаила Ларионова и Наталию Гончарову, Ивана Пуни и Марию Васильеву, Сергея Шаршуна и Леопольда Сюрважа, Алексея Явленского и Марианну Веревкину, Хаима Сутина и Жака Липшица, Оскара Мещанинова и Павла Кремня, Мане-Каца и Константина Терешковича. Почти все они стали видными представителями межнациональной «Парижской школы» 1920-1940-х годов.
В годы Второй мировой войны, при всем различии творческих убеждений и «разбросе» политических ориентиров, среди представителей первой эмиграционной «волны» преобладали патриотические настроения: память о давних «окаянных днях» революционного террора отчасти стерлась, а эйфория, вызванная победами отечественного оружия над германским фашизмом и чувство единства с русским народом – усилились. Они перетягивали чашу весов, на которой оставались неприязнь и недоверие к коммунистическому режиму. Тому есть немало подтверждений. Так, активное участие в движении Сопротивления во Франции, которое в целом придерживалось просоветских политических позиций, принимали художники Сергей Фотинский, Константин Терешкович, Филипп Гозиасон, Надя Ходасевич-Леже и другие. Некоторые художники- эмигранты подверглись нацистским репрессиям (Фотинский оказался в Компьенском лагере; был интернирован и сын композитора Федор Стравинский; нацисты разгромили парижскую мастерскую скульптора Ханы Орловой; на некоторое время был интернирован живший в Берлине Олег Цингер). В военный и послевоенный периоды творчества ряда мастеров отчетливо проявились антифашистские настроения (можно напомнить о сделанной по воображению и памяти серии видов блокадного Ленинграда Мстислава Добужинского 1943 года или о скульптурных композициях, посвященных ужасам и страданиям людей в годы войны Осипа Цадкина и Оскара Мещанинова). Послевоенное почетное возвращение на родину таких виднейших представителей творческой эмиграции, как Александр Куприн, Александр Вертинский, Сергей Коненков, создавало соблазнительный прецедент для других. Среди этих других, несмотря на предупреждения тех, кто не верил советской и просоветской западной пропаганде, тоже нашлось немало «возвращенцев» 5* . Среди тех, кто все же не отправился в СССР на постоянное жительство, было немало «сочувствующих», охотно бывавших там «с визитами» и даривших вещи советским музеям (Давид Бурлюк, Надя Леже, Василий Леви и другие). Со своей стороны, советская пропаганда и дипломатия (и в сталинские времена, и позднее) заигрывала со старой русской эмиграцией. Поэтому в адрес таких ее «звезд», как Иван Бунин, Николай Рерих, Александр и Николай Бенуа, Мстислав Добужинский, Николай Фешин, Зинаида Серебрякова, Владимир Фалилеев уже не раздавались хула и обличение; вокруг них даже создавался ореол «национального достояния», «национальной гордости». Впрочем, на другие, не менее громкие и достойные имена, например, Натальи Гончаровой и Михаила Ларионова, Наума Габо и Марка Шагала, благожелательность советских властей не распространялась. То же можно сказать и о тех представителях «первой волны», которые, попав в эмиграцию в довольно юном возрасте, выросли и сформировались как профессионалы в западной
