Они поженились в Лондоне в июле; на Вирджинии было кремовое шелковое платье с шестифутовым шлейфом и фата, некогда принадлежавшая бабушке леди Кейли, а на Энтони серый смокинг и идеально скроенные брюки в тон. Под звон колоколов они вышли из церкви Святого Михаила на залитую солнцем Честер-сквер в сопровождении свиты подружек невесты, наряженных в платья с бантами на спине, вызвав восторженное аханье у стайки зевак, которые собрались возле церкви, дожидаясь окончания свадебной церемонии.

Радостное возбуждение, шампанское, удовольствие от того, что все тобой восхищаются, поздравляют и целуют, помогли Вирджинии продержаться до тех пор, пока не пришло время подняться наверх и переодеться. Ее вездесущая мать уже дожидалась невесту, чтобы помочь ей расстегнуть туго облегающее платье, отколоть взятую напрокат диадему и прозрачную фату.

— Дорогая, все прошло просто восхитительно, и ты была чудо как хороша, пускай мое мнение и предвзятое, но… Вирджиния, ты вся дрожишь, ты что, замерзла?

— Нет, я не замерзла.

— Тогда смени туфли, а я помогу тебе с костюмом.

Костюм был нежно-розовый, а к нему — крошечная шляпка, украшенная цветами, — очаровательный бесполезный ансамбль, который она ни разу больше не надела. Вирджиния представляла себе, как возвращается из свадебного путешествия, по-прежнему в розовом шелке и шляпке с цветами, только слегка увядшими и коричневыми по краям. (Конечно же они не могли увянуть — они были неживые, обыкновенные искусственные цветы…)

— Твой чемодан у Энтони в машине, в багажнике; прекрасная идея вызвать такси, чтобы доехать до квартиры и там уже пересесть в машину, вам не придется терпеть все эти шуточки вроде банок на веревке и старых ботинок.

С лестницы за дверью спальни раздался громкий рев, потом грохот шагов. Энтони имитировал сигнал охотничьего горна.

— Вот и он. Похоже, готов ехать. — Мать торопливо поцеловала Вирджинию. — Желаю тебе хорошо провести время, дорогая.

Дверь распахнулась — на пороге в дорожном костюме стоял Энтони, на голове у него болталась широкополая панама. Он был заметно пьян.

— Вот ты где! Мы едем на юг Франции, любимая, вот почему на мне эта панама.

Миссис Парсонс, снисходительно улыбаясь, сняла панаму, пригладила ему волосы своими длинными пальцами, поправила галстук. Словно это она была невестой, она, а не Вирджиния, которая стояла и смотрела на них с лицом, лишенным всякого выражения. Энтони протянул ей руку.

— Пошли, — сказал он. — Время ехать.

Наемная машина, усыпанная конфетти, довезла их до квартиры Парсонсов, возле которой Энтони оставил свой автомобиль. Предполагалось, что они сразу сядут в него и поедут в аэропорт, но Вирджиния разыскала в сумочке ключ, отперла дверь квартиры и провела мужа на кухню, где повязала поверх своего розового шелкового костюма фартук, и пока Энтони сидел за столом, глазея на нее, сварила ему большую чашку черного кофе.

Для медового месяца они заранее сняли виллу на Антибе. На второй день Энтони повстречал старого друга; к концу первой недели он перезнакомился со всей округой. Вирджиния убеждала себя, что именно этого ждала, этого хотела. Общительность Энтони составляла значительную часть его очарования, и именно она в первую очередь привлекла в нем Вирджинию. Однако после первого же дня наедине стало ясно, что у них нет общих тем для разговора. За обедом оба откровенно скучали. Только тогда Вирджиния осознала, что до этого они никогда не оставались одни.

Там была одна пара, Джени и Хью Роуз; Хью был писателем, и они снимали дом на мысе Ферра. Джени была старше Вирджинии и очень ей нравилась — с ней Вирджиния чувствовала себя легко. Однажды, когда они вдвоем сидели на террасе в доме Роузов и дожидались, пока мужчины поднимутся с пляжа, Джени спросила: «Как давно ты знакома с Энтони, дорогая?» Ребенком она жила в Соединенных Штатах, и, хотя говорила без акцента, некоторые фразы и обороты речи выдавали ее происхождение.

— Недолго. Мы познакомились в мае.

— Любовь с первого взгляда, да?

— Не знаю. Наверное.

— Сколько тебе лет?

— Восемнадцать.

— Ты слишком молода для семейной жизни. И Энтони тоже — я думаю, должно пройти еще несколько лет, прежде чем он остепенится.

— Ему придется остепениться, — ответила Вирджиния. — Мы будем жить в Шотландии. Энтони получил в наследство поместье Кирктон… оно принадлежало его дяде, а тот был холостяком. Мы поедем жить туда.

— По-твоему, Энтони согласится месить грязь в твидовых костюмах и заляпанных ботинках?

— Не совсем так. Но, мне кажется, жизнь в Шотландии сильно отличается от лондонской.

— Отличается, — сказала Джени, которой доводилось там бывать. — Только не жди, что она будет проще. Иначе тебя ждет большое разочарование.

Но Вирджиния все-таки надеялась на более простую жизнь. Она никогда не видела Кирктон, не бывала в Шотландии, но как-то раз в пасхальные каникулы гостила у школьной подруги в Нортумберленде и почему-то думала, что в Шотландии все будет примерно так же, что Кирктон окажется каменным деревенским домом, просторным, с низкими потолками, плиточным полом и потертыми турецкими коврами, что в столовой там будет гореть камин, а на стенах висеть гравюры со сценами охоты.

Вместо этого ее взору предстал высокий квадратный дом в стиле братьев Адам, с элегантными пропорциями, большими окнами, отражающими солнечный свет, и широкой каменной лестницей, которая поднималась от подъездной аллеи к парадному входу.

Перед домом расстилался газон, а дальше, за невысокой оградой, начинался парк с гигантскими буками, полого спускавшийся к далекой серебристой излучине реки.

Вирджиния, потрясенная, молча поднялась вслед за Энтони по лестнице и вошла. Дом был старинный