они были старые знакомые.

Жорж открыл глаза и с удивлением взглянул на подсевшего к нему человека.

— Вы меня не узнаете? — спросил Франсуа. — Ну да все равно, я вас знаю, только в этом году я заходил десятки раз в ваше бистро. Меня зовут Франсуа. Франсуа Конт. Я работаю в банке у Плас Пинель. Вы знаете, где это — Плас Пинель? Рядом с метро «Националь».

— Вы автор или персонаж? — спросил Жорж.

— Понятия не имею, — ответил Франсуа. — Я этой ночью слышал столько странных разговоров, что меня уже ничем не удивить. Может, я уже стал персонажем, кто его знает. Вчера со мной произошло такое… я вернулся домой и вижу — все мои вещи выброшены из окна на улицу, я даже не отважился подняться в квартиру, посмотреть, что происходит…

Жорж прервал его коротким взмахом руки, перегнулся через стол и сказал ему на ухо:

— Говорите потише. Вы можете помешать людям сосредоточиться. Все, кто здесь сидит, к завтрашнему утру должны написать по рассказу, где была бы фраза: «Машина поравнялась с ним, дверца открылась, и…»

— И давно вы здесь сидите?

— Три дня…

— Три дня?!

Франсуа снова стало страшно. Что, в сущности, делает тут хозяин бистро «Манхэттен»? Кто так мощно терроризирует всех этих людей, что они проводят целую ночь за написанием историй с какой-то условной фразой? Кто этот гуру, этот мсье Камбреленг, этот злой гений?

— Осторожно, — сказал ему Жорж. — Все, что вы думаете в этом месте, может стать текстом.

— Что-что?

Жорж не успел ответить, потому что за его спиной появился мсье Камбреленг, улыбающийся и в хорошем расположении духа, как будто только что восстал ото сна. Мсье Камбреленг поставил перед Франсуа поднос, на котором были сэндвич с ветчиной и сыром, стакан вина и книжка.

— Начнем с завтрашнего утра, — сказал мсье Камбреленг, похлопывая Франсуа по плечу.

Франсуа с аппетитом принялся за еду, пока его мозг перебирал вопрос за вопросом. Не попал ли он в когти какой-то секты? Не надо ли крикнуть «на помощь»? Что должно начаться с завтрашнего утра, какая роль отведена ему в том, что должно начаться? И если допустить тот факт, что он стал персонажем, то чьим персонажем? Сколько он помнил, или насколько ему подсказывал здравый смысл, персонажи были вымыслом, созданием автора и в каком-то смысле принадлежали последнему. Тогда кто же мог быть его автор?

— Вы не единственный, кто персонаж, в этом салоне, — подсказал ему Жорж, как будто мозг Франсуа был учеником, которого вызвали к доске, когда он не выучил урок. — Насколько я понял, мсье Камбреленг коллекционирует годных к употреблению персонажей. Уж не знаю, как он их раздобывает, но он свозит их сюда и после предоставляет в распоряжение своих авторов. Впрочем, как он собирает авторов, я тоже не знаю, я думаю, это неудавшиеся авторы, которых бросили их персонажи… вы видите типа, вон там, в гамаке у входа в туалеты? Он вроде бы лет пятнадцать тому назад получил Нобелевскую премию. Его зовут Хун Бао, он то ли вьетнамец, то ли китаец… А рядом, за горшком с фикусом, видите круглый стол? Фигура, которая за ним сидит и пишет, это чуть ли не подросток, я даже не знаю, есть ли ему семнадцать лет… Я ломаю себе голову, когда он успел попасть в неудачники… С тех пор как я здесь, я ни разу не слышал, чтобы он заговорил, не видел, чтобы он спал, не видел, чтобы он ел… Подозреваю, что он вообще глухонемой…

Пока Жорж таким образом разглагольствовал, напуская тумана, под его стулом появилась кошка, помяукала с некоторой укоризной, однако потерлась о ноги человека, а потом удалилась с брезгливым видом.

— Вот вам пожалуйста! — громким шепотом вскричал Жорж. — Кошка— новичок!

Жорж показал Франсуа еще несколько фигур, которые находились на распутье: то ли превратиться в персонажи, то ли в авторов, то ли стереть границу между тем и другим состоянием. Насколько Жорж понял из слов мсье Камбреленга, речь шла об авторах мертвых книг. Но никакой ясности у Жоржа не возникло. Например, что тут делала японская туристка, которой вдруг стало дурно на улице? Все хлопотали над ней, подносили воду, массировали виски… Или что тут потерял тип, который не знал ни бельмеса по-французски, но зато без конца подавал всем руку и представлялся: Анастасиос Севасти? Что еще за Анастасиос Севасти — это имя писателя или персонажа?

Франсуа пожал плечами, не в силах ответить на вопрос.

— Никто мне ничего не объяснял, но я-то замечаю, что тут творится, — продолжал Жорж. — Вполне может быть, что здесь пограничье, граница между вымыслом и реальностью. Я сам видел: некоторые засыпают, головой на столе, а наутро их как не бывало. Между прочим, всякий раз как исчезает человек, который спал головой на столе, по скатерти расползаются огромные зеленоватые пятна… как будто давили тараканов. Некоторые, бывает, обмениваются прощальными записочками или просьбами о помощи. Хотя в открытую никто не протестует, все так или иначе загипнотизированы этим мсье Камбреленгом… Вы бы лучше почитали, пока едите, завтра он может попросить вас сделать резюме по книге.

Франсуа небрежно полистал книгу, принесенную ему на подносе мсье Камбреленгом. Долго смотрел на обложку (довольно-таки пыльную и пожухлую), прочел вслух заголовок и имя автора. Книга, похоже, была выпущена в 80-е годы. Автора звали Жан Ланд, а книга называлась «Воспоминания одного горба».

— Говорит вам что-нибудь это имя? — спросил Жорж.

— Да нет…

— Вероятно, мертвый автор. Да и книга, возможно, мертвая. Подвалы кафе набиты мертвыми книгами. Мсье Камбреленг ко всему прочему — заядлый коллекционер мертвых книг. Не знаю уж, где он их выискивает, но все деньги он тратит на мертвые книги. И не спрашивайте меня, что такое мертвые книги, я не очень-то в этом разбираюсь. Ой, гляньте, у вас таракан вылез из книги.

С точки зрения мсье Камбреленга, мы все, те, что сгруппировались вокруг него, имели статус авторов мертвых книг.

Никогда в мировой истории не писалось столько мертвых книг, как в наши дни, объяснял нам мсье Камбреленг. Книги в наши дни умирают с поразительной скоростью. Впрочем, бывают и просто мертворожденные. Да, да, говорил нам мсье Камбреленг, книги смертны, вам надо свыкнуться с этой мыслью. Книги агонизируют, как если бы они были живые существа, на полках книжных магазинов. Сначала ждут, долго ждут, а потом начинают чахнуть, теряют силы, заболевают от ожидания, задыхаются, чувствуют, что их так никто и не откроет, что их так никто и не купит… И это нормально в мире, где никто больше не читает, а все только пишут… Кто бы мог подумать, что всеобщая и обязательная грамотность обернется таким извращением, а именно: что в один прекрасный день каждый, кто знает грамоту, ударится в написание книг? И то сказать: написание книги есть отчаянная попытка отодвинуть смерть, перехитрить ее…

Мсье Камбреленг знал практически все маленькие книжные лавочки Парижа. Сколько бы раз он ни брал меня с собой в тур по книжным лавочкам, ритуал был всегда один и тот же. Мы входили в магазинчик, мсье Камбреленг пожимал руку продавцу и коротко представлял меня:

— Мой знакомый писатель.

У меня никогда не было имени в этих походах с мсье Камбреленгом по книжным, что вовсе меня не угнетало, я как раз предпочитал скорее не иметь имени, чем быть именем на мертвой книге. Потом мсье Камбреленг твердой рукой начинал показывать мне разные книги, уже близкие к смерти. Его утверждения