был сражен наповал.

— Маршем?

Конклинг кивнул.

— Всякая надежда на третий срок в Белом доме была порушена в зале заседаний комиссии конгресса. — Он махнул рукой в ту сторону, где свершилось это неслыханное оскорбление, подобно знаменитому Эдвину Форресту в роли Отелло.

— Вы были на слушании?

Конклинг покачал головой.

— Мы знали уже несколько дней назад все, что будет сказано и сделано.

— Белнэп будет смещен?

— Думаю, что хоть этого удастся избежать.

— Но ведь он — или они — виновны? Кажется, за несколько лет Марш передал Белнэпам около сорока тысяч долларов.

— Да. — Это не было утверждением, скорее знаком препинания. — Столько всего продается, мистер Скайлер.

— Справедливо. Мне рассказывали: чтобы устроить юношу в Вест-Пойнт, вы должны заплатить своему конгрессмену пять тысяч долларов.

— Думаю, что цена выше, если юноша из штата Нью-Йорк. — Конклинг был оживлен и мрачен одновременно. — Место в сенате тоже стоит недешево. Мои поклонники, говорят, истратили четверть миллиона долларов, чтобы предоставить мне это простое кресло. — Он постучал по спинке кресла.

Я был шокирован; этого он, по всей видимости, и добивался.

— Но уж вам-?? зачем деньги, вас и без того выберут.

— Сенаторов выбирают законодательные собрания штатов, в Нью-Йорке же оно состоит из продажных продавцов. — Он улыбнулся своему каламбуру, я тоже улыбнулся, но едва-едва, не понимая еще, куда он клонит.

— Цена слишком высока? — задал я наводящий вопрос.

— В наши дни все продается за деньги, мистер Скайлер, за очень большие деньги. Однако я верю в свою партию. — Столь искренним был взгляд этих светлых глаз, что я понял: рядом со мной искуснейший лжец. — Я все еще верю в Гранта, хотя, видит бог, он доставил нам столько затруднений со своими дружками военных лет…

— Знает ли он, что они воруют?

Конклинг снова одарил меня своей внезапной, чарующей, хотя и темнозубой улыбкой.

— О, мистер Скайлер! Я же знаю, что все мои слова вы напечатаете в «Геральд» Джейми Беннета, дабы помочь своему — а также и моему — другу, старине Сэму Тилдену, который все пустит в дело ради победы на выборах. Однако он не победит, уверяю вас. В конечном счете.

— Раз дело обстоит таким образом, сенатор, и если вы будете его соперником, то страна попадет в хорошие руки, каким бы ни был результат голосования. — Я был столь же бесчестен, как и Конклинг, который вдруг сильно меня озадачил:

— Слова настоящего посланника во Франции, мистер Скайлер. И могу ли я добавить, что, если я когда-нибудь стану президентом, я сам крепко задумаюсь, не назначить ли вас на этот пост?

Я не мог себе даже представить, каким образом моя мечта стала известна Роско Конклингу, поскольку знают о ней только три человека, и я абсолютно уверен, что Эмма, Биглоу и Тилден не проронили ни слова. Я ответил ему, надеюсь, достаточно прохладно, но, увы, не блестяще!

— То немногое, чем я помогаю губернатору Тилдену, делается просто pro bono public.

— Это ясно без слов, как говорят французы. Знаете ли, когда генерал Грант два года назад хотел назначить меня председателем Верховного суда, я сказал ему те же самые, в общем, слова. Что в интересах общества я должен остаться на своем месте и делать все, что в моих силах, для его администрации.

— А затем, в подходящий момент, занять его место, которое, конечно, куда более почетно, чем кресло покойного судьи Чейза.

Я безжалостно вонзил в него нож. Он считает меня простачком. Узнав каким-то образом о моих планах, он подумал, что, предложив мне то, что обещал Тилден, он заставит меня молчать относительно его связи с дочерью покойного верховного судьи. Но я не могу себе представить, как я или кто-то другой использует в политических целях этот роман. Только потерпевшая сторона, безумный сенатор Спрейг, может поднять шум — если захочет объединить свои усилия с Блейном или Тилденом, чтобы низвергнуть любовника своей жены… Все это следует обсудить с Биглоу.

Я никогда не узнаю, как собирался мне ответить Конклинг, потому что именно в этот момент подошел служитель и сказал, что сенату предстоит какая-то важная акция и посторонние должны удалиться.

Мы пожали друг другу руки со всей внешней обходительностью.

— Надеюсь вскоре вас увидеть, и княгиню, разумеется, тоже.

Несколько минут назад я спросил Эмму, говорила ли она кому-нибудь о моем желании получить пост посланника во Франции.

— Никогда, папа! Тем более в этой стране волков, или, поскольку мы в Африке, шакалов.

Но когда я передал ей, что сказал Конклинг, она сразу все поняла и смутилась.

— Извини, папа. Я проговорилась. Я обсуждала это с Кейт Спрейг.

— Боже мой!

— Это не так страшно. — Эмма попыталась меня утешить, поцеловала в щеку (меня слегка знобит, першит в горле). — Конечно, я не должна была никому говорить, но Кейт, вся в слезах, столько рассказала мне о своих делах, что мне показалось справедливым кое-что сообщить ей взамен. — Эмма перешла на французский. — Она мне сказала, что Конклинг женится на ней, если она каким-либо законным образом избавится от мужа. Я не знаю, как это точно делается, но…

— Однако ведь есть еще живая и здоровая миссис Конклинг, возделывающая свой сад в У тике.

— Знаешь, я ей сказала то же самое, и Кейт ответила крайне невразумительно на сей счет. А ведь она всегда выражается очень ясно и твердо. Она что-то сказала о разводе…

— …который положит конец карьере Конклинга.

— Я тоже так подумала, хотя, ничего в этом не понимаю. Должно быть, Кейт рассказала Конклингу, что была со мной чересчур откровенна.

Не могу сказать, что я возлюбил Конклинга за его попытку сделать из меня союзника или разоружить, однако его безудержная смелость, конечно, вполне президентская — нет, скорее королевская, а потому не вполне уместная в данное время и в данном месте.

Вечер, проведенный у родственников Джона, в семье Дэев, оказался чисто эпгаровским, но в конфедератском стиле. Хотя дом их сложен из кирпича, он показался мне подозрительно коричневым к концу вечера.

Как и великие ньюйоркцы, Дэи и прочие Реликты редко говорят о политике, по мере возможности игнорируя временных обитателей города — политических деятелей. Однако сегодня даже эти доподлинные — со знаком плюс — Реликты вынуждены были признать, что они заинтригованы скандальной историей Белнэпов. Они знали первую миссис Белнэп, вторую считали несколько безвкусной и, разумеется, осуждали коррупцию.

— В нынешней администрации не с кем поддерживать знакомство, кроме разве бедной кузины Джулии; ей, кажется, удается просто не замечать все неприятное. — Бедная кузина Джулия — это супруга Гамильтона Фиша, официальный обед в нашу честь в его доме нам еще предстоит.

— Презренное занятие — политика, — объявил мистер Дэй, коренастый мужчина с повязкой на одном глазу, которая делала его похожим на пирата. — Занятие на любителя. — На что шестилетний племянник, представляющий какую-то южную ветвь фамильного древа, пропищал:

— А я хочу быть сенатором!

Это вызвало всеобщий смех; мальчика немедленно удалили из гостиной, которая оказалась — несмотря на африканский антураж — точной копией любой из девяти нью-йоркских гостиных