мне предлагаете, князь? Про армию и так в народе говорят много вздору. Я не дам вам солдат. Патронами не поможешь! В кого стрелять?
Действительно: в кого стрелять? И губернатор вернулся в присутствие.
Позвал Огурцова, выложил перед ним рубль.
– Обещайте, – сказал, – что месяц я буду видеть вас трезвым. Вы хороший чиновник, я ценю ваше рвение и… Заодно, когда пойдете давать зарок, обратите внимание на всю механику этого дела. Мне это нужно!
Старый пьяница рубль взял и пообещал исполнить все в точности. Потом шепотком подсказал, что рабочие депо вооружаются.
«И очень хорошо, коли так», – обрадовался Мышецкий невольно. Борисяк казался сейчас спасительным якорем. Рабочие депо – чуть ли не ангелами-миротворцами…
– Если увидите Савву Кирилловича, – наказал Мышецкий, – передайте ему обязательно, что он мне нужен!
На пороге кабинета, войдя неслышно, стоял капитан Дремлюга, розовея шрамом.
– Если увидите Савву Кирилловича, – повторил жандарм, обращаясь к Огурцову, – то сразу же доложите мне. Борисяк мне нужен тоже!
Мышецкий выслал Огурцова за двери и сказал:
– Господин капитан, в цивилизованных странах есть такой дурацкий обычай, когда люди, прежде чем войти, предупреждают о своем появлении стуком!
– А мы люди маленькие, – ответил жандарм, – нам известны порядки только наши – российские.
– Зачем вам понадобился Борисяк? – спросил Мышецкий.
– Имею распоряжение из Москвы подвергнуть его арестованию, – пояснил Дремлюга. – Но господин Борисяк, благодаря попустительству полковника Сущева-Ракусы, успел скрыться. И, очевидно, перешел на нелегальное положение!
«Так вам и надо», – злорадно подумал Мышецкий.
Дремлюга подтянулся и звякнул шпорами:
– Имею честь донести, князь, что в губернии мною обнаружен еще один человек, подлежащий отлучению от общества, как лицо злонамеренное. Но, к сожалению, я не имею права на его арестование!
– Кто это? – прищурился Сергей Яковлевич.
– Вы, – ответил жандарм.
– Вот как? Занятно…
Дремлюга выложил перед ним свежий номер «Губернских ведомостей» со статьей о винной монополии.
– Оскорбление его императорского величества карается…
– Стоп! Законы Российской империи мне известны лучше, нежели вам. Пожалуйста, освободите меня от своего присутствия. И чем скорее, тем приятнее мне это будет!
Дремлюга не пошевелился – чурбан, идол, напичканный жирной требухой и параграфами закона.
– Я, – закончил Мышецкий, – буду разговаривать только с полковником Сущевым-Ракусою…
Дремлюга придвинул к себе стул и сел.
– Полковник Сущев-Ракуса, – сказал он с улыбкой, – сегодня уже сдает мне дела. Я заступаю на его должность! Не угодно ли вам, князь, выпить валерианки?
– Вон? – заорал Мышецкий.
Дремлюга, ни слова не говоря, подошел к телефону, велел соединить его с жандармским управлением.
– Бывшего полковника Ракусу, – сказал он и кивком головы подозвал Мышецкого к трубе микрофона.
Аристид Карпович печально ответил:
– Да, это так, дорогой князь. Еще и сам ничего толком не знаю, но от дел губернии я отстранен! Меня вызывают в Казань для объяснений… Я сейчас говорить не могу, ждите от меня письма. Прощайте, князь, мы неплохо спелись с вами!
Дремлюга торжествующе смотрел на губернатора.
– Ну? – спросил он.
– Все равно, – тихо ответил Мышецкий. – Как всегда… вон!
После этого разговора в присутствие доставили избитого фон Гувениуса. Это было сделано не без умысла, и Мышецкий понял, что значит иметь родственников на службе, – пусть даже самых дальних.
– Огурцов, – сказал князь, – закройте двери поплотнее. Я должен исполнить долг честного человека…
Он скинул мундир и снял с пальца перстень, чтобы не попортить его. Поманил фон Гувениуса к себе:
– Ну-с, молодой человек, русского языка вы не изучили, а вкус к русской подлости успели приобрести? Извините, сударь, но шулеров били, бьют и бить будут… Держитесь!
Потом он созвонился с полицией.
– Бруно Иванович, будьте так любезны проследить, чтобы господа фон Гувениусы отбыли из губернии с вечерним поездом.
– Прикажете обоих? – спросил Чиколини.
– Да, обоих, чтобы не скучали…
Это было его последнее распоряжение. Больше он ничего не сделал в Уренской губернии. Он и сам чувствовал, что не имеет власти. Кто-то – невидимый – отнял ее…
Фон Гувениусов провожала Бенигна Бернгардовна Людинскгаузен фон Шульц. Безжалостный поезд увез от нее последнее женское счастье. Глаза у старой девы были сухи и горели желтым огнем, как у волчицы. Длинными шагами, прямая, как солдат, шагала она с вокзала, отпугивая детей своим видом.
Шелестели юбки, горела на животе широкая бляха.
Надменный человек в пенсне, холодный и жестокий, занимал сейчас воображение старой девы. Однажды он выбросил ее со службы, теперь отнял у нее запоздалую любовь. Сердце Бенигны Бернгардовны обуглилось в черной, неутолимой похоти. Она вспоминала мелкие, как у собачки, ласки «саранчового» Пауля фон Гувениуса и пылала местью.
Придя домой, старая дева присела к столу и написала пламенный донос на Мышецкого, который был последней каплей в переполненной чаше губернских неурядиц. Донос, написанный одним махом, без помарок и ошибок, был полон негодующей веры в правосудие…
Сергей Яковлевич снова ночевал в доме Конкордии Ивановны, утопая в пышных пуховиках. Ему снилась игра в рулетку… и шумели пески на месте треповского леса.
В эту ночь до самого рассвета Аристид Карпович сдавал свои дела капитану Дремлюге. Он сильно устал и под утро раскис окончательно.
– Ну, все, капитан? – спросил он.
– Погодите. Вы еще не открыли мне тайную агентуру.
Сущев-Ракуса с неприязнью уставился на своего преемника. За тем, что ли, он старался, шпионил сам, покупал людей и продавал, чтобы все это налаженное хозяйство досталось кому-то? Не-ет, мил человек, поди сам да поработай! Сумей уловить людскую душу!..
– Не понимаю, о чем вы говорите, капитан, – ответил Аристид Карпович. – Вся агентура сдана мною вам по списку. Даже реестрик приложен, кому и сколько платить сребреников!
– Но это же – мелюзга, дрянь, мусор! – вскипел Дремлюга. – Что же, вы хотите меня оставить посреди голого поля?
– А мелюзга и есть, верно, – согласился Сущев-Ракуса. – Самому надобно работать. В поте лица, так сказать-с!
Дремлюга даже оторопел:
– Ну, хорошо… Вот, например, госпожа Монахтина, Конкордия Ивановна, – вы же не будете отрицать, что она работала на вас в обществе?
– Чепуха, капитан. Конкордия Ивановна если и работала в обществе, так вы знаете… каким местом!
