– Вы знаете, Карабанов, полковника Васильева-Бешенцева?

– Слышал. Начальник жандармского округа.

– Да, именно так… Вот он однажды высказал мне точно такие же слова, как и вы сейчас!

Карабанов поежился, но рассмеялся беззаботно:

– Поверьте, я с ним не сговаривался. Вы мне говорите о своих убеждениях. А я, в свою очередь, так же чистосердечно высказал вам свои убеждения… Не будем сердиться!

Юрий Тимофеевич потянул его за аксельбант:

– Милейший поручик, я ведь не сержусь. Наоборот, я жалею, что этот разговор завязался тут, в этих стенах, а раньше поговорить нам не удалось… А мне кажется, было бы любопытно!

Карабанов достал портмоне, вынул из него деньги.

– Я сейчас… – Вернулся через минуту обратно. – Сунул я этому шакалу четвертной, чтобы он не стоял в дверях ближнего своего и не подслушивал… Давайте, Некрасов, теперь будем откровенны!

– Я и так откровенен с вами, поручик.

– Ну и замечательно.

Карабанов рассказал о встрече с Ватниным, от которого и узнал об аресте; признался, что ему хотелось бы помочь.

– Из одного Баязета попасть в другой, – закончил он, – это ужасно! Опять каземат, только кончиться может все гораздо трагичнее.

– Комичнее, – поправил его Некрасов.

– Что вы подразумеваете под комедией?

– Суд, – ответил штабс-капитан.

– Вас будут судить здесь?

– Нет, повезут в Петербург.

– Можно нанять хорошего адвоката.

– Вы наивный человек, – снова рассмеялся Некрасов. – Да пусть защищает меня Зарудный или Арсеньев – какая разница? Ведь решение суда приготовлено заранее…

– И чего же вы ждете?

Некрасов царапнул себя ногтем по шее:

– Вот так. Будут взвешивать. А потом палач с большой выгодой для себя продаст куски от веревки суеверным барыням!

Карабанова передернуло:

– Как вы можете так шутить?

– В любой комедии всегда есть что-либо смешное, – ответил ему Некрасов. – Даже в самой плохой, Карабанов!

Андрей достал из фуражки перчатки, задумчиво скрутил их в крепкий жгут, хлобыстнул ими по краю стола:

– Юрий Тимофеевич, мне бы хотелось вам помочь. Как это сделать – не знаю. Однако могу точно выяснить день, когда вас будут перевозить через перевалы. Повторяю: лично я сам помочь вам не могу. Но вот послушайте…

Некрасов положил на плечи поручика руки, взглядом вызвал на себя его ответный взгляд.

– Не надо, Карабанов, – сказал он.

– Что не надо?

– А вот это… все!

– Но почему? Вы не доверяете мне?

– Доверяю. Но помощи в таком рискованном предприятии от вас не желаю…

– Именно от меня?

Некрасов выждал. Кивнул:

– Да. От вас…

– Странно, – задумался Карабанов. – Даже очень…

– Я объясню.

– Сделайте милость.

– Видите ли, Карабанов, – начал Некрасов, заведенным маятником расхаживая перед поручиком от одной стенки до другой. – Видите ли, вы пришли мне на помощь, не поразмыслив как следует. Может быть, я и действительно достоин уважения в ваших глазах. Может, вы нашли во мне такие качества, за которые любите меня…

– Все это так, – подтвердил Карабанов.

– Но вы забываете об одной вещи, поручик, – продолжал штабс-капитан. – Вы забываете о том, что я – ваш враг!

– Вы?

– Да. Именно я… Сейчас вы несколько обижены в своей судьбе, если не сказать точнее – в карьере… Ведь так?

Карабанов промолчал.

– Да не молчите. Наберитесь мужества ответить – так?

– Допустим, что обижен, – не сразу согласился Андрей.

– Вот, – закончил Некрасов, – и потому вы толкуете со мной о «встряске». Но случись только революция в России, и такие, как вы, Карабанов, будут давить революцию… Можете сердиться: я уже вижу вас – порющим, режущим, убивающим и вешающим. Не-е-ет, Карабанов, тогда вы уже не придете ко мне в камеру, чтобы предложить свою помощь. Вы сами накинете веревку мне на шею!

Карабанов, задохнувшись от гнева, встал:

– Вы, любезный арестант, были достаточно искренни, за что я вам и благодарен…

Некрасов протянул ему ладонь, и Андрей пожал ее.

– Сохраните свою голову, Карабанов, – пожелал ему Юрий Тимофеевич, – а я позабочусь о своей…

Странно, что после этого разговора, очутившись снова на пестрых и шумных улицах города, поручик не заметил в себе огорчения. Он спустился в подвал станционного духана. Распахнув перед собой завесы паласов, проник в отдельную комнату, где его поджидал Евдокимов.

– Так быстро? – спросил юнкер.

– Как видите.

– Что будем пить?

– Что угодно, только не воду…

Они уселись на диван. Евдокимов неузнаваемо изменился за это время – после осады. Уже не мундирчик, а грязная рваная черкеска сидела на его плечах. Вместо сапог – подбитые шипами чувяки. Газыри были плотно натисканы патронами от «снайдера». Кинжал – дорогой и отличной стали – висел на поясе, которым не погнушался бы и любой горный феодал.

Дело в том, что юнкер записался в отряд охотников, где процветали свои обычаи, свои законы. Шли в этот отряд лишь одни добровольцы, начиная от разжалованных офицеров и кончая бездомной голытьбой, которым грозила тюрьма. Воинских званий в охотниках не признавалось. Деньги, кресты и котел – все было общее.

– И только одно требование, – рассказывал юнкер, – как можно больше одичать, чтобы ничем не отличаться от туземцев. Посылают нас так: если из десятка один вернется, то уже хорошо. Я уже дважды выходил живым, не знаю, как в третий?.. Осатанел – это верно, даже газет не читаю, – признался он, не стыдясь.

Им принесли вино и еду. Долго пили и ели молча.

Наконец юнкер зашептал:

– Там есть такой кривой спуск. Узкий… Жандармов можно отсечь от кареты. Разворачивать карету не нужно. Прямо от спуска вверх тянется тропа. Совсем неприметная для глаза. Если Некрасов будет даже в кандалах, то…

Карабанов резко остановил его:

– Не надо! Ничего уже не надо… Некрасов отказался от нашей помощи. Он сошел с ума… Не будем больше говорить о нем ни слова. Налейте-ка, юноша, еще в чепурку!