Я направляюсь в институт как ни в чем не бывало. Я не каждый день хожу туда, и сегодня приходить не было насущной необходимости, за исключением того, что, когда иду по коридорам, я слышу за спиной благоговейный шепот «доктор Джонс, доктор Джонс» — и это звучит жизнеутверждающе.

Вчера ночью мне не спалось. Я взял записи последней экспедиции на остров Мауи и прокрутил их несколько раз на видеомагнитофоне, стоящем в спальне. На этих записях видно, как горбатые киты величественно выпрыгивают из воды, выгибаются в воздухе и ныряют назад в океан, образуя воронки, которых там раньше не было. Их видно и под водой. Вы нетерпеливо ждете, когда они пронзят водную гладь: блестящие плавники и бьющие по воде хвосты, и в этот благословенный момент, пока не кончится волшебство, Господи, они становятся воплощением красоты.

До рассвета я несколько раз пересмотрел записи, а когда взошло солнце, неожиданно поймал себя на мысли, что считаю, сколько же месяцев мы с Джейн уже не занимались любовью, и с прискорбием должен сказать, что так и не смог назвать конкретной даты.

В институте окна моего кабинета выходят на океанический заповедник Сан-Диего. Только представьте себе — три стеклянные стены и дубовая дверь. Раньше она была выбелена, но я решил вскрыть ее морилкой, чтобы лучше видеть текстуру дерева, а Джейн, которая в то время увлекалась этой идеей, настояла на том, чтобы сделать все самой. Она целую неделю приходила ко мне в кабинет, пробуя в разных местах дверного наличника оттенки с такими названиями, как «колониальный», «сияющее красное дерево» и «естественный», — я видел в этом иронию. В конце концов она подобрала оттенок, который назывался «золотистый дуб», оказавшийся скорее коричневым, нежели золотым. Я работал за столом в тот день, когда она красила дверь. Она трудилась настолько методично, что я стал гордиться ею: вела снизу вверх, следя за тем, чтобы краска не капала, после каждого слоя зачищала дверь. Откровенно говоря, за ней было очень приятно наблюдать. Когда она закончила, то отошла от двери к моему столу.

— Что скажешь? — начала Джейн, но тут же прикрыла рот ладонью.

Она бросилась к двери и принялась отдирать высыхающую краску скребком. Я подбежал к ней и обнял, пытаясь успокоить.

— Неужели ты не видишь?! — Она яростно размахивала руками, настаивая на своем, и указала на несколько линий на текстуре дерева.

— Выглядит прекрасно.

Текстура и на самом деле отлично просматривалась.

— Неужели ты не видишь?! — кричала она. — Вот здесь. Ясно как день. Это лицо дьявола.

С тех пор Джейн в мой кабинет ни ногой, поскольку я отказался перекрашивать дверь. Мне она нравится. Я закрываю дверь за собой, верчу головой так и так, пытаясь разглядеть это лицо.

Ясно, что она отправится к своему брату и поедет на машине или поездом, — не полетит же она с Ребеккой на самолете! Скорее всего, в поезд она тоже не сядет — для меня пара пустяков найти ее по билетам. Я мог бы предугадать ее действия и полететь в Бостон. И оказаться там даже раньше ее. Но, с другой стороны, ее братец уже там, и он найдет способ предупредить Джейн. Между ними какая-то телепатическая связь, которая не просто поражает, но и может расстроить мои планы.

Второй вариант: через определенный промежуток времени я могу обратиться в полицию и подать в розыск. В конце концов, я не совершал ничего противозаконного, что могло бы заставить Джейн сбежать. Я могу обвинить ее в краже ребенка. Разумеется, в этом случае у меня будут связаны руки.

Третий вариант: я могу поехать за ней сам. Нечто сродни попытке посадить бабочку на поводок и вывести ее на прогулку, но я думаю, что если бы проявил профессиональную сноровку, то смог бы ее поймать.

Я никогда не делал выводов, не собрав достаточного количества информации для построения гипотезы. А в науке я никогда не оказывался в тупике. Может быть, взять и поехать, а сориентироваться по пути? Может, догоню ее, а тогда уже решу, что сказать.

— Ширли! — вызываю я секретаршу — высокую женщину с крашеными рыжими волосами, которая, похоже, без ума от меня.

Она распахивает дубовую дверь.

— Да, мистер Джонс.

— У меня возникли неотложные дела, и, боюсь, вам придется решить кое-какие проблемы. — Ее губы превращаются в прямую линию, она готова взять на себя ответственность. — Касательно экспедиции в Венесуэлу… Вам придется ее отменить.

— Экспедицию?

Я киваю.

— Делайте что хотите. Солгите что-нибудь, что угодно. Мне нужен по крайней мере месяц личного времени. Скажите им об этом. Личного. — Я наклоняюсь над столом и беру ее руки в свои. — Я рассчитываю на вас, — доверительно говорю я. — Это наша тайна.

Институту придется оплатить затраты на эту экспедицию, но я боюсь признаться, что бедняжка Ширли потеряет свою работу. Надо обязательно ей что-нибудь послать, когда все закончится.

Она кивает. Храбрый солдат.

— Доктор Джонс, вы будете звонить?

— Дважды в день, — обманываю я.

Лучше я побыстрее разберусь с этими неприятностями, а потом опять погружусь в свои исследования, чем не преуспею ни в одном, ни в другом — десять минут туда, десять сюда. Я не стану звонить, пока не найду Джейн.

Когда секретарша уходит, я выключаю верхний свет и задвигаю шторы. Включаю кассеты со Стеллваген Бэнк: места кормежки и извилистое океанское дно. В конце семидесятых космический корабль «Вояджер» вышел на орбиту, неся на борту приветствия на пятидесяти четырех языках, музыку Баха, Моцарта и рок. И эти песни горбатых китов.

Карта Соединенных Штатов, которую я достаю из ящика, потертая, но разобрать можно. Она кажется странной, ведь я привык к водоворотам и воронкам навигационных карт. С помощью линейки и красного маркера я обозначаю радиус в семь с половиной сантиметров, потом рисую окружность. За минувшую ночь дальше они уехать не могли. Феникс или Вегас, Сакраменто, Гуаялас, Мехико. Вот мои границы.

Если я выслеживаю китов, о которых почти ничего не знаю, свою жену я точно смогу найти.

Только нужно начать думать, как Джейн, — спорадически, эклектично, невообразимо. С китами у нас есть подсказки: течения, места кормежки, визирование. Нам известны начальная и конечная точка их путешествия. Мы работаем дальше, последовательно соединяя воедино то, что обнаруживаем. Это очень похоже на навигацию с помощью сонара — как это делают киты, когда звуковые волны отражаются от геологических образований под водой, помогая выстроить свободный путь.

Если Джейн с Ребеккой направляются в Массачусетс, они не поедут ни в Мехико, ни в Сакраменто. Зеленым маркером я зачеркиваю эти два города. Остается сегмент окружности между Фениксом и Вегасом. Они могут быть где угодно.

Прислонившись щекой к прохладной мраморной столешнице, я полностью отдаюсь песням китов. В них нет ни слов, ни припевов. Они больше похожи на напевы африканских племен — ритмы, хотя и повторяющиеся, но чуждые нашей культуре. Нет струнных, нет унисона. Повторяются темы, которые меньше всего ожидаешь, музыкальная фраза, которую слышал уже дважды. Иногда киты поют вместе, а случается, как ни печально, они кричат через синеву океана, стеная в одиночестве.

Я замечаю, что бормочу себе под нос: «Думать, как Джейн. Думать, как Джейн».

Я опускаю голову на изгиб локтя. У китов нет голосовых связок. Нам неизвестно, каким образом они издают эти звуки. Это не выдыхаемый воздух — когда они поют, вокруг них не образуются пузырьки. Тем не менее раздаются эти щелчки, эти свисты, эти стоны виолончели.

Передо мной дверь, покрашенная Джейн. И внезапно, заслушавшись звуками моря, я четко вижу абрис ее дьявола.