От этого вопроса, который был таким же невинным, как и предыдущие, у меня задрожали колени. Я остановила машину у обочины и включила аварийные огни. Потом расстегнула ремень безопасности и повернулась.
– Нет, Джес. Она останется с нами, – ответила я ему.
– Мистер и миссис Фитцджеральд? – спросил продюсер. – Сюда, пожалуйста.
Мы прошли на съемочную площадку телестудии. Нас пригласили, потому что наш ребенок был зачат нетрадиционным способом. Стараясь спасти здоровье Кейт, мы, сами того не желая, стали живой иллюстрацией для научного спора.
Когда к нам подошла Надя Картер, корреспондент газеты, Брайан взял меня за руку.
– Почти все готово. Я только что записала вступительный эпизод о Кейт. Осталось задать вам несколько вопросов, и все закончится.
За секунду до включения камеры Брайан вытер лицо рукавом рубашки. Гример, который стоял за прожекторами, застонал.
– Я не хочу, чтобы вся страна увидела меня с румянами на щеках, – прошептал он мне.
Вопреки моим ожиданиям, камера включилась почти незаметно. Я только ощутила слабый гул, который отозвался в моем теле.
– Мистер Фитцджеральд, – начала Надя. – Расскажите нам, пожалуйста, почему вы решили обратиться к генетикам.
Брайан посмотрел на меня.
– У нашей трехлетней дочери очень сложная форма лейкемии. Онколог сказал, что нужно найти донора костного мозга. Но наш старший сын генетически несовместим с Кейт. Есть национальный реестр, но, пока найдется подходящий донор, Кейт может… уже не быть. Поэтому мы решили проверить, будет ли другой наш ребенок совместим с Кейт.
– Ребенок, которого еще нет, – уточнила Надя.
– Еще нет, – согласился Брайан.
– Почему же вы обратились к генетикам?
– У нас не было времени ждать, – резко вмешалась я. – Мы не можем рожать год за годом, ожидая, что кто-то сможет быть донором. Врачи могли проверить несколько эмбрионов и выбрать тот, который станет идеальным донором для Кейт, если такой вообще будет. Нам повезло. Один из четырех оказался именно таким и был имплантирован с помощью искусственного оплодотворения.
Надя посмотрела в свои записи.
– Вы получили письмо с угрозами, не так ли?
Брайан кивнул.
– Люди думают, что мы хотим генетически измененного ребенка.
– Разве это не так?
– Мы ведь не заказывали ребенка с голубыми глазами, или высокого роста, или с очень высоким уровнем интеллекта. Конечно, мы хотели, чтобы у него были особые качества, но они не имеют ничего общего с тем, что называют генетическим моделированием человека. Мы не хотим суперребенка. Мы хотим спасти жизнь своей дочери.
Я сжала руку мужа. Господи, как я его люблю!
– Миссис Фитцджеральд, что вы скажете этому ребенку, когда он вырастет? – спросила Надя.
«Если нам повезет, я попрошу ее не надоедать своей сестре».
У меня начались схватки в канун Нового года. Акушерка, стараясь отвлечь меня, рассуждала о знаках Зодиака.
– Этот ребенок будет Козерогом, – сказала Эмельда, массируя мне плечи.
– Это хорошо?
– Козероги всегда доводят дело до конца.
Вдох, выдох.
– Очень… рада… слышать, – ответила я.
Рожали еще две женщины. Эмельда велела, чтобы одна из них крепко сжимала ноги. Она хотела родить в 1991 году. Ребенку, рожденному в Новый год, полагались упаковка бесплатных подгузников и сто долларов от Гражданского банка на заочное обучение в колледже.
Когда Эмельда пошла на сестринский пост и оставила нас одних, Брайан взял меня за руку.
– Как ты?
Мое лицо исказилось гримасой боли от очередной схватки.
– Хочу, чтобы уже все закончилось.
Он улыбнулся мне. Для него, фельдшера-пожарного, обычные роды в больничных условиях не были чем-то экстраординарным. Вот если бы у меня отошли воды во время столкновения поезда или если бы я рожала на заднем сиденье такси…
– Я знаю, о чем ты думаешь, – прервал он мои мысли, хотя я не произнесла ни слова, – и ты ошибаешься.
Он взял мою руку и поцеловал костяшки пальцев. Вдруг во мне словно оборвался якорь и цепь толщиной с руку завертелась в животе.
– Брайан, – застонала я, – позови врача!
Вошел врач-акушер и сунул руку мне между ног. Посмотрел на часы.
– Если потерпите еще минуту, то этот ребенок станет знаменитостью, – обронил он, но я покачала головой.
– Вытаскивайте, – приказала я. – Немедленно!
Доктор посмотрел на Брайана.
– Подумайте об удержании налога, – сказал он.
Я подумала о наших сбережениях, но они не имели никакого отношения к налоговой службе. Головка ребенка выскользнула из складок моей кожи. Доктор поддержал ее, размотал обвившуюся вокруг шеи пуповину и высвободил одно за другим плечики.
Я приподнялась на локтях, чтобы посмотреть, что происходит там, внизу.
– Пуповина, – напомнила я ему. – Осторожно!
Он перерезал и быстро вынес эту драгоценность туда, где ее заморозят и будут хранить, пока она не понадобится Кейт.
Кейт перевели на режим подготовки к трансплантации на следующее же утро после рождения Анны. Я спустилась из родильного отделения в рентгенологию, чтобы навестить Кейт. Мы обе были одеты в желтые больничные халаты, и это ее рассмешило.
– Мама, мы подходим друг другу.
Ей дали детскую дозу транквилизаторов, и в другой ситуации это было бы смешно. Кейт не чувствовала своих ног. Она падала каждый раз, когда пыталась встать. Я вдруг подумала, что именно так Кейт будет выглядеть, когда впервые напьется персикового шнапса в старшем классе или в колледже. Потом напомнила себе, что Кейт, возможно, не доживет до такого возраста.
Когда пришел терапевт, чтобы забрать ее в рентген-кабинет, она вцепилась в мою ногу.
– Солнышко, – успокоил ее Брайан, – все будет хорошо.
Она замотала головой и прижалась крепче. Когда я присела, она обняла меня.
– Я буду все время смотреть на тебя, – пообещала я.
Комната была большой, с расписанными стенами. Были видны встроенные в потолок акселераторы и углубление под процедурным столом. Рентгенолог положила толстые овальные свинцовые пластины Кейт на грудь и велела ей не двигаться. Она пообещала дать Кейт наклейку, когда все закончится.
Я смотрела на Кейт через защитную стеклянную стенку. Гамма-лучи, лейкемия. На эти вещи не обращаешь внимания, пока они не становятся достаточно сильными. Чтобы убить тебя.
В онкологии есть свои неписаные правила, в которые все верят: если тебе не очень плохо, ты не поправишься. Следовательно, если тебе ужасно плохо после химиотерапии, если радиация обожгла твою кожу – это к лучшему. С другой стороны, если ты быстренько прошел курс, испытывая только легкую тошноту или боль, скорее всего, твое тело не отреагировало на лекарства и никакого результата не жди.
