страшного. От твоей машины они падают далеко.

— Черт побери, приятель, надеюсь, что так. Я купил ее только на прошлой неделе. Стоила семьдесят кусков.

Эд был моим общепризнанным лучшим другом (по Англии). Тощий, с лицом, которое частенько заставляло меня задумываться, как мог бы выглядеть чернокожий Марк Э. Смит[6]: физия боксера-профессионала легчайшего веса, с выражением жестким и мягким одновременно. Клубный диджей, вечно нарасхват, играет два концерта за ночь, поспевая из клуба в клуб на вертолете. Должно быть, его «порш» стоил ему аж недельного заработка.

— Красивая машина, — сказал я, — только почему желтая?

— Да вот такой у «порше» злодремучий традиционный цвет.

— Традиционный? Как желтый может быть традиционным? Ну там синий или зеленый, ют это традиционные цвета. Даже красный, но уж никак не желтый. Желтый традицио-нен для игрушечных грузовичков — «Джей-си-би» там или «Тонка». Ну, в крайнем случае зеленовато-лимонный, это если «Кавасаки». Но никак не желтый.

— Нуты и намолотил тут дерьма, — рассмеялся Эд. — Чем удолбался-то?

— Привет, Эд, — поздоровалась Эйми, принесшая наконец недостающее яблоко, — Вот, достала.

— Спасибо! Клетчаткой, — сказал я уже Эду, поднося яблоко чуть не к его носу, — Большой кучей клетчатки.

— Готов?

— Го… постой-ка! — воскликнул я с негодованием. — Оно же надкушено!

— Ага, — кивнула Эйми, — его кто-то ел.

— Где быйли твои глайза? — произнес я на чистейшем дублинском диалекте.

Она только пожала плечами и заняла позицию у парапета, держа на весу два яблока, готовые к сбросу.

— Готов?

— Готов! — отозвался я.

— На фига вы все это делаете? — спросил Эд, когда мы пустили яблоки в свободный полет, — А, Кен? — (Мы с Эйми сосредоточенно наблюдали за тем, как яблоки устремляются навстречу своей гибели.) — Какого…

Яблоки разлетелись на мелкие брызги, как и было задумано.

— Ух, ё-мое! — выдохнул Эд, — Видал?

— Вот зачем, — сказал я.

— Клево, приятель.

— Дыню? — предложила Эйми.

— Определенно, — согласился я и прикинул на руке ее вес.

— Дай мне! — попросил Эд. — Дыню, чур, сброшу я!

Мы с Эйми переглянулись.

— Ну же, — настаивал Эд, — Я ище так ничё и не сбросил.

— Тогда тебе нужно пройти испытание, — сказала Эйми сурово. — Надо принести что-нибудь подходящее для сбрасывания, а то мы не возьмем тебя в свою команду.

— Да, — кивнул я, — ты еще не прошел обряд посвящения.

— Щас чё-нибудь притараню! — Эд рванул было в сторону пентхауса, но остановился, — Погодь! Давай сперва поглядим, как полетит дыня.

Я взял дыню обеими руками, вытянул их над парапетом — и разжал пальцы.

Эйми взвыла от восторга, и мы с ней хлопнули ладонь в ладонь.

— Потрясающе!

— Зашибись, приятель!

— Офигенное занятие!

— Надо еще фруктов.

— Я добуду ище, добуду ище.

— Если так, тебе повезет.

— Ага, на фруктовом фронте большой кризис.

— Тогда я притараню чё-нибудь другое.

— Что именно?

— Не знаю, какую-нибудь фигню, чё-нибудь старое и ненужное.

— Ты что, не видел, куда пришел? У них в гостиной все как в операционной, никакого хлама, они его просто не держат.

— Они ж переезжают, приятель, должно ж у них быть хоть чё-то, чё им не жаль выбросить.

— Разумно. Попробуй это найти.

— Давайте попробуем вместе.

— Даже еще и лучше.

— Что вы туг затеваете? — осведомился подошедший Кул.

— Вот кто нам нужен! — воскликнул я.

Кул уже находился в подпитии, глаза у него немного остекленели. Ему никогда не требовалось много, чтобы напиться.

— Кул, у тебя должно быть полным-полно барахла, с которым надо расстаться, ну же, признайся.

— Ну, в общем…

Вскоре большинство пришедших на торжество приняли участие в нашей затее, то и дело бросая через парапет всякую всячину. Для супружеской пары, исповедующей минимализм, у Кула и Фэй накопилось поразительное количество вещей, о которых они не собирались грустить после того, как покинут свой чердак: уйма всевозможных кухонных принадлежностей, таких как миски, тарелки, стеклянные банки, сломанная соковыжималка, отслуживший свое термос, вышедшие из моды фужеры, мерзкого зеленого цвета набор для фондю… затем еще ворох подаренных родителями Фэй безделушек, которые моим друзьям никогда не нравились; они даже убрали сей кошмар подальше, чтобы его никто не увидел, но боялись выбросить — а вдруг родители все-таки надумают заехать в гости (эти мещанские украшения были под стать родителям Фэй, такие же ужасные), за ними последовали вещи более крупные: Фэй с Кулом вошли во вкус и получили горячую поддержку от всех присутствующих; вскоре появились морально устаревший телевизор, неработающая стереосистема, забарахливший радиоприемник и, наконец, бутылки, множество бутылок.

— Моя машина, ешкина медь! — завопил Эд, когда сразу с полдюжины бутылок отправились в полет.

Они более или менее одновременно раскокались, последовал взрыв восторженных криков.

— Все это происходит на вполне приличном расстоянии от твоей гребаной машины, Эд, — попробовал я его успокоить.

— В таком деле, приятель, всегда трудно сказать наверняка. Вот, например, как нащёт моих шин? Они новехонькие, с иголочки. Стоят целое гребаное состояние.

— Бескаркасные кресла? — радостно взвизгнула Эйми и зашлась смехом, когда один из куловских дружков-промоу-теров протиснулся сквозь толпу, неся в высоко поднятых руках две штуковины, свисающие как здоровенные коричневые мошонки.

— У тебя… У тебя были бескаркасные кресла? — спросил я у Куда.

Он пожал плечами:

— Обещай, что никому не скажешь.

— Что в них проку, — раздался чей-то голос, — они же не разобьются.

— Ни, — возразил промоутер (он хотел сказать «нет», однако, как и Эд, был родом из «Южниго Лондина»). — Но думаю, если б наверх них сронить чё потяжелыне…

— Блеск! — закричал я, глубоко впечатленный такой изобретательностью.

— Кул? — проговорила Фэй со смехом, в котором, однако, прозвучала некоторая неуверенность, — Я думала, это кресло тебе нравится?

— Да… ну… в общем, не очень, — пробормотал Кул. — Помоги-ка мне…