эфире, если у меня его не отберут. Ждите выпуска новостей после нескольких отъявленных образчиков консюмеристской пропаганды.

— Утром я зашла на Бонд-стрит. И знаешь, Кеннет, что я увидела там в одном магазине? Ничего похожего на их обычный товар. Догадайся, что продавалось вместо него!

— Откуда мне знать, Сели? Просто возьми да расскажи.

— Там было пять тысяч красных футболок с башням и-близнецами. Пять тысяч. Красных. И больше — ничего. Продавцы увешали ими весь магазин. Он стал похож на картинную галерею. Как трогательно, подумала я, вот настоящее искусство. Всего им, конечно, ни за что не продать, но разве это главное? — Она повернулась в постели и посмотрела на меня. — Какое-то притихшее все стало вокруг, даже страшно, правда? — И она опять отвернулась.

Я отвел в сторону пряди ее длинньгх темно-русых волос и лизнул ложбинку между лопатками. Та была цвета молочного шоколада и солоноватая на вкус. Я вдохнул теплый запах ее кожи, ощущения расплывались, тонули в этом сладком, пьянящем микроклимате ее длинного, стройного тела.

— Это из-за самолетов, — прошептал я наконец, скользя рукой по ее боку, талии и дальше, к бедру.

Тело ее, очень светлое для негритянки, на фоне белоснежной гостиничной простыни казалось удивительно темным, похожим на драгоценное древнее дерево.

— Самолеты? — переспросила она, беря мою руку и зажимая ее меж ладонями.

— Им запретили пролетать над городом, заходя на посадку в Хитроу. Чтобы еще какой-нибудь террорист не смог направить один из них на высотки Кэнэри-Уорф или Парламент. Вот здесь и стало тише.

(В тот день на развалинах свадебного банкета Фэй и Кулвиндера мы наблюдали, как до них постепенно доходит, что они уже не смогут поехать в Нью-Йорк в свадебное путешествие, а если когда и отправятся туда, то всяко не завтра; вполне возможно, им не удастся сделать это еще долго. Мы то и дело выходили на террасу, чтобы в очередной раз бросить взгляд на башни в районе Кэнэри-Уорф, высящиеся на фоне горизонта менее чем в миле от нас, и почти ожидали увидеть, как в одну из них врежется самолет и заставит ее осесть с тем же ужасным величием, отличившим гибель первой башни Всемирного торгового центра.

— Это второй Пирл-Харбор, — говорили мы.

— На Багдад сбросят ядреную бомбу.

— Не верю. Глазам своим не верю.

— Где Супермен? Где Бэтмен? Где Человек-паук?

— Где Брюс Уиллис или Том Круз, Арни или Сталлоне?

— Варвары перехватили нарратив.

— Черт, плохие парни взялись переписывать сценарий!..

— «Челленджер» и Чернобыль — это была научная фантастика; «Аум Синрикё» и зарин в токийском метро — это была манга; а тут — фильм-катастрофа, срежиссированный самим дьяволом.

Переключая один за другим каналы, мы наткнулись на какого-то телеведущего с Би-би-си, который утверждал, что сообщения очевидцев, якобы видевших, как люди выпрыгивали из окон торгового центра, не соответствуют истине: это, мол, просто отваливалась облицовка. Еще один щелчок — на экране появлялись эти самые «куски облицовки», они держали друг друга за руки, встречный поток воздуха задирал юбки. Затем обрушилась и вторая башня, больше никто не выпрыгивал и ничего не падало, появлялись лишь дополнительные телефрагменты, повествующие о прочих ужасах, творившихся в тот день в Америке.)

— Ну да, — произнесла Селия мягко и опять отвернулась. — Ты прав, — Она провела ладошкой по моей руке, — Но знаешь, я имела в виду, что все действительно как-то притихло, Кеннет. — Никто, кроме Селии, не называл меня «Кеннет», за исключением моей мамы. (Да еще, пожалуй, Эда, который порой обращался ко мне почти так же — правда, выговаривая это имя на свой лад, Кенниф, — да его матери, вариант которой тоже немного отличался, но это не в счет.) — Не так много людей… Меньше. Особенно в таких местах, как Мэй-фер и Найтсбридж, и в Челси тоже.

— Ну да, в шикарных кварталах, рассадниках всяческих наслаждений. Так ты считаешь, там стало тише?

— Определенно. Думаю, народ рванул в свое загородное жилье.

— Наверное, так и есть. А что здесь удерживает тебя?

— Ненавижу Глэдбрук.

Глэдбрук… Так назывался загородный дом Селии; верней, ее мужа. В графстве Суррей, в самой глубинке. Я невзлюбил его в тот же момент, когда о нем услышал, еще не зная, что муж Селии использует виллу преимущественно для деловых встреч, чтобы пускать людям пыль в глаза. Селия рассказывала, что никогда не могла чувствовать себя там дома и терпеть не может оставаться даже на одну ночь. Ну, в этом Глэд-бруке… И само имечко-то звучит фальшиво[22], словно название некой офшорной компании, которую какой-нибудь ушлый типчик из Сити мог купить, чтобы сэкономить на налогах. Собственно, я никогда там не был, но видел описание, составленное торговцем недвижимостью; оно представляло собой чуть ли не фотоальбом, которому следовало бы присвоить международный идентификационный номер ISBN, имеющийся у всех солидных изданий. Добрых страниц сорок, глянцевые фотографии, хотя хватило бы упоминания, что к дому ведет подогреваемая подъездная дорожка. Сами понимаете: Суррей, юг Англии, край ежедневных гололедов.

— Мистер М. сейчас там?

— Нет, Джон опять в Амстердаме.

— А-а.

Джон… Мистер М., то есть мистер Мерриэл. Импорт-экспорт. Торговля наркотиками — это во-первых; а в последнее время все больше людьми. А кроме того, так и норовит попробовать пальчиком чей-нибудь чужой пирог. И таких пирогов у него больше, чем пальцев. В наше время в сферу деловых интересов мистера М. вошли даже законные. Например, портфельные вложения в недвижимость. Впечатляющие, надо полагать. Парень только чуточку меня старше; может, около сорока. Спокойный, даже застенчивый, судя по отзывам, чувак, с почти безукоризненным выговором, в котором лишь слегка чувствуется юго-восточный акцент. Бледная кожа и черные волосы, обычно одет в неброский костюм, купленный где-нибудь на Сэвил- роу; и меньше всего похож на мультимиллионера и короля организованной преступности, способного стереть в порошок парня куда покрупней меня, так осторожно и тщательно — или, наоборот, столь кроваво и болезненно, — как только пожелает, и притом в любой день, когда ему заблагорассудится. А я тут трахаю его жену. Да я, наверно, сам трахнулся головой.