стоящих людей означало невозможность увидеть знакомые приметы и как-то сориентироваться на местности. Понятия не имею, отчего наш разговор принял такое странное направление, но, вполне возможно, вина за это лежала как раз на мне.
— Кажется, и вправду нечто подобное, — кивнул я, чувствуя, что соглашаюсь с чем-то очень для меня важным, хоть и не в силах припомнить, с чем именно, — Это и есть наш, бля, девиз. Из тех, в которых и впрямь что-то есть. Тут главное, кому ты сочувствуешь, себе или ближнему… или ближней… или вообще людям. Вот, это о том самом. Да, точно.
— О чем именно?
— Так это я и хочу объяснить… прямо здесь и сейчас.
— Ну?
— Давай валяй!
— Ну, типа, ты видишь, как у кого-то действительно куча реальных проблем, и что ты думаешь: «Ага, по уши в дерьме, неудачник!» Или ты думаешь: «Жалость-то какая! Не повезло тебе…» Или: «Эй, бедолага, не могу ли я чем помочь?» Тут есть выбор. Выбор есть. И не один. Вот об этом самом и речь, какой ты: злобный или добрый.
— Тогда ты оченьдобрый, — сказал Крейг. — Ведь ты пропустил тех, кто выразился бы похуже, чем «Ты по уши в дерьме, неудачник!».
— Да, в самом деле? Такие имеются?
— Разумеется. Они думают: «Гм. Как бы половчее использовать положение этого пришибленного, а потому, значит, беззащитного человека?»
— Ни хрена себе! — воскликнул я, обалдевая от подобного недостатка цинизма в своих рассуждениях. — Действительно пропустил. — И добавил, качая головой: — Вокруг полным-полно настоящих подонков.
— Они всегда поблизости. В каких-нибудь десяти футах, — сообщил Эд. — Особливо здесь.
— В десяти футах? — усомнился я, — Думаю, все-таки не меньше чем в десяти метрах.
— Ну хорошо. В двенадцати футах, — предложил Крейг в порядке компромисса.
— Если хошь.
— Ну да, — согласился я. — Ведь мы в Сохо. Тут людей всегда использововали.
Эд сделал вид, что плюет в свой бокал.
— Мы живем в городе поганых эксплуататоров, брат.
— Эти девушки все рабыни, — кивнул Крейг со знающим видом.
— Какие девушки? Кого ты имеешь в виду?
— Проститутки, — пояснил Крейг.
— Девчонки, что ложат ихние визитки в телефонных будках, — добавил Эд.
— Ах, эти, ну да.
— Вот именно. Попробуй-ка найти здесь шлюшку, говорящую по-английски.
— Конечно, — кивнул я, — Теперь они все из Восточной Европы или еще откуда-нибудь, да?
— Рабыни, — повторил Крейг, — Отбирают у них паспорта, говорят, что они обязаны отработать какой-то нелепый долг. Девушки думают, что, когда с ним разделаются, смогут начать работать на себя и посылать деньги домой, но у них никогда ничего подобного не выходит, — Он покивал и добавил: — Я где- то об этом читал. Кажется, в «Обсервере».
— И в полицию, небось, не обратишься, — отметил я, — Их же просто вышлют или посадят в спецприемник какой-ни-будь.
— А уж с их семьями на родине тогда просто абзац. — Эд щелкнул пальцами, — Скорее всего, твой мистер Мерриэл приложил руку и к этому. Он и его ребята-албанцы.
— Кто? — озадаченно переспросил Крейг.
Внезапным приступом паранойя напомнила о себе, и я сделал рукой неопределенный жест, будто беспечно отмахиваюсь от сказанного.
— Опа! — воскликнул Эд, подхватывая сбитый мной стакан прежде, чем тот успел долететь до пола, — Ничё, он и так был почти пуст.
— Извини, — проговорил я. И, обращаясь к Крейгу, с лица которого не сходило озадаченное выражение, добавил: — Э-э-э… ну да… в общем, все это слишком непросто, — после чего вновь повернулся к Эду.
— Скажи, Эд, ты веришь во что-нибудь?
— Верю, брат, что пришло время пропустить ишшо по одной.
— Ничего подобного. Вовсе нет. Я не сказал и половины того, что мне приписывают.
— Ладно. Тогда расскажите, чего именно вы наговорили.
— Я выложил им три мысли. Две из них — простые и бесспорные аспекты безопасности дорожного движения. Во-первых: сколь ни достойным и цивилизованным городом является Париж, все же со стороны его властей было преступным легкомыслием не установить на таком участке дороги защитное ограждение перед массивными железобетонными пилонами. Они, по сути, так же опасны, как если бы на их месте стояли огромные стальные пики, обращенные навстречу потоку машин. Во-вторых: коли уж ты взрослая женщина, отдающая себе отчет в том, что делаешь, мать двоих детей и кумир миллионов, то тебе и следует вести себя как человеку разумному, то есть застегивать долбаный ремень безопасности, причем всякий раз, когда садишься в машину, а тем более когда имеешь основания полагать, что тебя повезут с ветерком — даже если сразу не удалось заметить, что водитель слегка пьян. И наконец, в-третьих, с чем, собственно, и связана главная проблема: дело в том, что моя-то совесть чиста. А вот те, которые стояли в толпе, собравшейся поглазеть на траурную процессию, те, кто бросал цветы на катафалк, они-то, считающие, будто главными виновниками являются фотографы, гнавшиеся за принцессиным «мерсом» на мотоциклах, вот они-то должны бы чувствовать себя настоящими лицемерами, потому как из-за них она и погибла, если следовать их же логике.
— Да ну. Как это?
— Так вот: отчего именно папарацци дежурили допоздна у того парижского отеля? Понятно, из-за того, что фотографии, которые могли быть там сделаны, представляли бы некую ценность. А почему так? Да потому, что газеты отвалили бы кучу денег. Но почему бы они это сделали? Ясно как божий день: газеты и журналы с такими фотографиями хорошо раскупаются… Моя точка зрения такова: если кто-нибудь из тех, кто винит одних только папарацци — а я, можете мне поверить, вовсе не питаю особенной любви к людям подобной профессии… так вот, если кто из них когда-либо покупал газеты, где регулярно появляются фотографии членов королевской семьи вообще и фотографии принцессы Ди в частности, а в особенности если он изменял привычной для себя газете или покупал в дополнение к ней еще одну лишь на том основании, что в ней имелась или могла иметься фотография Дианы, то вот он-то как раз и должен винить в ее гибели самого себя, ведь именно его любопытство и его поклонение, его тяга к великосветским сплетням и его деньги погнали фотографов кдверям отеля «Риц» и заставили там дежурить, а потом отправили их в погоню за черным «мерсом», которая закончилась тем, что автомобиль превратился в груду металла, столкнувшись с железобетонным пилоном в подземном тоннеле, а три находившихся в нем человека погибли. Лично я вообще республиканец и вовсе…
— Да? Типа, член ИРА? Ирландской республиканской армии?
— Нет, ну их к черту, этих гребаных террористов. Я хочу сказать, что я за республику, а не за монархию. Лично ничего против королевы и остальных… но все-таки… мне бы хотелось, чтобы с монархией как формой правления было покончено. И я, во-первых, не стал бы покупать такие дерьмовые газеты, как «Сан», «Мейл» или «Экспресс», а во-вторых, если у меня когда и появилось бы такое дурацкое искушение, оно сильно уменьшилось бы, увидь я на обложке фотографию принцессы Ди. Так что я ее убивать не помогал. Что же касается всех тех, кто мог меня тогда слушать, я хотел бы их спросить: а как насчет вас?
— Понятно.
— Да неужели?
— Итак, вас уволили. Вот засада-то.
Я пожал плечами:
— Газеты, наверное, были недовольны. Лично мне кажется, что «Экспресс» и «Мейл» просто