так) и постоянно искала повод для придирок. Впрочем, молодая женщина догадалась и об этом, потому никогда не раздражалась и во всем соглашалась с наставницей. Случалось няньке и накричать на нее – однако Кида знала, что через час старуха все равно прибежит к ней и станет суетиться, то и дело заглядывая в глаза, как бы спрашивая: ты меня простила?

Иногда, размышляя над своей судьбой, Кида не могла поверить, что еще недавно обитала в грязном предместье. Однако она чувствовала себя частью бедного квартала, и сытая жизнь не сумела побороть проснувшуюся в ее душе ностальгию. Конечно, рассуждала Кида, Богу было угодно, чтобы госпожа Слэгг пришла однажды в предместье и выбрала ее в качестве кормилицы для новорожденного наследника. Да, она станет заботиться о ребенке, она выкормит его, но не останется в Горменгасте ни днем больше, чем это необходимо для мальчика. Разумеется, подобными мыслями молодая женщина предпочитала ни с кем не делиться.

Киду поселили в небольшой, но уютной комнатке – через стену была комната госпожи Слэгг. Из окна комнаты открывался вид на предместье, в котором прошла вся жизнь Киды. Там она переживала редкие радости, бесконечные превратности судьбы и любовь, которая оставила в ее душе неизгладимый шрам.

Прежняя жизнь Киды ничем не отличалась от жизни сверстниц – как только она подросла, родители выдали ее замуж за резчика по дереву. Он считался искусным мастером, так что можно было надеяться – когда-нибудь он, возможно, произведет должное впечатление на герцога и получит свободу. Потом у Киды родился сын, но дети часто умирали в предместье – и малыш Киды не стал исключением. И семейная жизнь, без того не радовавшая Киду, стала для нее просто невыносимой.

Супруг ее был уже пожилым – с раннего утра и до наступления темноты он возился с резаками и стамесками, вытесывая разные скульптуры и полезные в хозяйстве предметы. Отщепив от заготовки несколько кусков или спустив стружку, резчик долго разглядывал будущее творение со всех сторон, прежде чем сделать следующую операцию. Закончив работу, мастер позволял себе передохнуть – больше для того, чтобы полюбоваться на скульптуру и потом приняться за следующую. И так день за днем.

Муж ненадолго пережил своего ребенка – однажды он, отложив в сторону долото, схватился за сердце и повалился ничком на пол. Судорога прошла по его телу – мастер подтянул колени к груди и испустил дух. Так Кида осталась совершенно одна – она не любила мужа по-настоящему, но восхищалась им как мастером и просто как обладающим жизненным опытом человеком.

Впрочем, угрюмая маска, что ложилась на лица обитателей предместья, еще не успела коснуться лица Киды. Возможно, сама ее природа сопротивлялась преждевременному старению, как бы оставляя молодую женщину для более счастливых деньков. И они как будто настали.

Время между тем шло, и однажды в солнечный полдень, стоя в комнате госпожи Слэгг с Титусом на руках, Кида сказала старухе:

– Няня, в конце месяца я вернусь домой. Титус уже сильный мальчик, он хорошо развивается. Держать его у груди слишком долго будет нехорошо. И я становлюсь вроде как лишней...

Нянька, рассеянно смотревшая на нее, ахнула:

– Ты что? Что ты такое болтаешь? Куда ты собралась уходить? Что тебе там делать? Тебе нужно остаться тут – ты же видишь, что я уже стара! – Госпожа Слэгг подскочила к молодой женщине и вцепилась в ее руку, но тут же вспомнила, что она все-таки выше рангом, чем заносчивая кормилица: – Ты что? Сколько раз я тебе говорила – не смей звать его Титусом! Для тебя он – лорд Титус или «его сиятельство»! Нет, тебе ни в коем случае нельзя уходить!

– И все-таки я должна уйти, – тихо возразила Кида, – потому что на это есть свои причины.

– Но почему? Почему? – закричала нянька – слезы струились по ее морщинистому лицу. – Куда ты собралась? Какая там жизнь? – нянька шумно высморкалась в кружевной платочек. – Ты ответь, ответь на мой вопрос! Почему ты уходишь? Ты... ты... Знаешь что? Я сейчас все передам герцогине!

Кида пропустила мимо ушей причитания няньки – ребенок заплакал, и кормилица поспешила поднести ребенка к груди. Если уж она вызвалась выхаживать его, то так тому и быть. Но только до определенного времени.

– Ничего страшного, няня, – заговорила Кида, баюкая малыша, – под вашим присмотром мальчик будет чувствовать себя отлично. А когда он подрастет, придется подыскать другого помощника или помощницу – он начнет шалить, и вам с ним в одиночку не справиться.

– Но ведь все они будут не такими, как ты! – закричала нянька вне себя. – Я сойду с ума от них! Где сейчас найдешь хорошую няньку? Это или старухи – такие, как я, или алчные ленивые молодухи! Нет, не уходи, прошу!

– Зря вы так, – тихо сказала Кида, – не все так мрачно в жизни.

– Ты сама не представляешь, на что обрекаешь нас всех, – бормотала старая нянька, – и потом... Я знаю – ты хочешь уйти, потому что я старая, потому что со мной трудно...

– Перестаньте, не надо! На такое место всегда можно подобрать заслуживающего доверия человека. Он будет цепляться за место и делать все на совесть. Если хотите, я сама могу помочь вам в поисках.

– Поможешь, говоришь? – голосила старуха, заламывая руки. – Да никого мы не найдем! Мне самой придется делать все! Ты только посмотри – мать Фуксии перевалила на меня все заботы. У нее маленький сын, а она забыла, когда держала его в последний раз на руках.

– Ну, так что, – примирительно сказала Кида. – Зато ребенок-то все равно не страдает от этого.

Молодая женщина опустила малыша в кроватку, застланную голубым атласным одеяльцем. Юный Титус Гроун заворковал, а потом с чувством принялся сосать свой кулак.

Нянька тут же схватила кормилицу за руку:

– Но ты так и не сказала мне – почему ты собралась уходить? Что случилось? Ты никогда ничего не рассказываешь мне – ну и ладно, я не хочу лезть тебе в душу. Но ведь теперь все не так – твой уход очень важен. Что не так, что не нравится тебе? Неужели и ты думаешь, что я выжила из ума настолько, что мне нельзя ничего поведать?

– Почему же, я как раз могу объяснить причину, по которой я должна уйти, – пожала плечами молодая женщина, – но только вы присядьте и выслушайте меня спокойно!

Нянька, как подкошенная, опустилась в кресло и выжидательно уставилась на Киду.