Но боже мой, попробуйте резко завязать в борделе, причем втайне. Попробуйте сделать это на чердаке с восемью наркошами и бандой здоровенных ублюдков, которыйе постойанно пичкайут тебя дурьйу и становятся очень подозрительными, когда отказываешься от хорошего большого косяка или дозы герондота. Попробуйте сделать это, когда работайете до десяти раз за ночь, и при этом считайется, что трахаться нужно с энтузиазмом или, по крайней мере, не сжиматься в дрожащий клубок пота и дерьма. Ну, именно так йа это и сделала. Клянусь вам сейчас тем, что йа жива и дышу. Йа и сама в шоке, что все йеще живу и дышу, и могу этим поклясться. Йа завязала очень жестко, навернойе, в возрасте семнадцати лет, одновременно продолжайа работать на сутенера, и, если бы йа попробовала въехать на Эверест на велосипеде со связанными ногами, все равно мне в жизни такойе ни с чем не сравнить.

Коммандер Леман объявил своей семье, что вскоре уйдет с работы.

– Если честно, я думаю, начальник полиции очень доволен. Я не думал уходить, но я уверен, что стал чем-то вроде занозы у него в боку.

– Что ты собираешься делать? – спросила Анна.

– Дело не в том, что будет делать папочка, а в том, что мы все будем делать. Скоро школьные каникулы. Устроим отпуск Поедем на месяц в Корнуолл.

Анна была настроена подозрительно. Обычно ее отца приходилось с воплями вытаскивать даже на выходные.

– Это как-то связано с тем, что случилось с Джо-Джо?

– Да, Анна. Это напрямую связано с тем, что случилось с Джо-Джо.

– Ты ведь знаешь, кто это сделал?

– Нет, Анна, я не знаю, кто это сделал.

– Но ты что-то знаешь, – настаивала Анна.

Леман не ответил.

– Если бы я знала, кто это сделал или по чьей вине это было сделано, – продолжила его дочь, – я бы их убила.

– Тяжелейе всего стало где-то через шесть дней, кажется.

Йа только что закончила свойу смену и старалась получше отмыться в импровизированном туалете с душевой кабинкой, котораиа служила мне и моим подругам душевой комнатой. Йа размышляла о том, хватит ли у меня сил продолжать. Йа вам говорю, ломка вгрызалась в каждуйу клеточку мойего тела… Желудок сжимался отломки, кожа стягивалась от ломки. Тошноту и понос было практически невозможно контролировать… Ну, полагайу, вам известно о проблемах с задницей, которыйе возникайут, когда употребляйешь геройин. – Пожилому мужчине, управлявшему магазином «Оксфам», это не было известно, но он убедил Джесси, что верит ей на слово. – Мне казалось, что случился какой-то ужасный катаклизм. Йа была не в состойанийи дожить до вечера, не говоря уже о том, чтобы обслуживать клиентов. Йа знала, что должно стать лучше, или йа умру. Йа знала, что просто не смогу больше терпеть такуйу боль.

Йа поверить не могла, что это случилось со мной. Со мной. С Джесси Росс. Человеческим существом. Женщиной. Йа ходила в школу. Йа была лучшей маленькой гимнасткой в нашем классе, могла делать двойной кульбит и крутиться на брусьях, как никто другой из мойих знакомых. У меня были куклы Барби. Йа беспокоилась о свойем первом поцелуйе. Йа всегда любила сыруйу рыбу, даже когда другийе дети мечтали о «Макдоналдсе». Йа была человеческим существом несколько относительно счастливых лет. И как же йа превратилась… во что? Во что йа превратилась? Йа уже не была человеком, это точно… А чем? Просто страдайущим набором конечностей и органов, просто шматом кричащего мяса. Йа должна сказать, что с тех пор йа пришла к выводу, что не геройин довел меня до жалкого состоянийа, в котором йа находилась, хотя йа не умаляйу своей вины и больше в жизни не притронусь к этой дряни, даже йесли ейе будут раздавать на заправках. И все же теперь йа знайу, что меня чуть не прикончил чертов закон. Закон, который не только вышвырнул меня за рамки нормального общества, но также создал криминальнуйу среду, которайа страсть как хотела прибрать меня к рукам.

Забавно, но йа думайу, что на самом деле сослужила службу нормальному сообществу, вход в которойе мне был запрещен. О да, по свойему убежденийу йа была государственным служащим. В смысле, посудите сами, десяток парней за ночь, которым йа не давала избивать своих жен, и они все платили налоги в реальном мире, но йа не была частью этого мира. Меня каким-то образом вышвырнули вместе с Голди и Франсуа. И беднайа, беднайа Марийа, погребеннайа вместе со своим именем где-то на улице, в реке или канаве. Брошеннайа на улице провалившимся законом. Знайете, говорят, что правосудийе слепо, так вот, это, мать ейе, правда.

– Слушай, Эм, даже если Томми Хансен вышвырнул тебя из машины в Брикстоне и ты встретила черного парня, который назвал тебя обдолбанной шлюхой, это не дает тебе права читать мне мораль о моей жизни. Ты пригласила меня на обед, чтобы мне лекцию читать? – Лизи отодвинула тарелку с недоеденным салатом и прикурила сигарету. Она была высокая, красивая и известная. Представительница элитной породы вешалок, известных под названием «супермодель». Она ходила туда-сюда, чтобы заработать на жизнь, и ей это отлично удавалось. Эмили, съев весь свой салат, теперь считала себя обязанной помочь Лизи. В конце концов, она-то теперь здорова.

– Я не читаю тебе лекции.

– Читаешь. Ты превратилась в проповедницу из общества анонимных наркоманов.

– Я просто хочу сказать, что быть чистой – это здорово.

– Милая, тебе хорошо оттого, что ты чистая, потому что ты на наркотиках скатилась дальше некуда. Ты не могла ими управлять. Одна щепотка, и у тебя уже трусы на голове. Просто позор, господи. Для тебя быть чистой означает, что ты не тусуешься в клубе и не выставляешь себя полной дурой к восторгу падкого на жареное быдла. В моем же случае проблемы нет. Мне хорошо от наркотиков. Мне они нравятся.

– Никому не бывает хорошо от наркотиков, Лизи. Людям просто кажется, что им хорошо. Наркотики не дают тебе увидеть твои проблемы.