тоже из письма начальника подольского жандармского управления «наверх», такие сведения, скорее всего, достоверны.

Когда местная интеллигенция кинулась к властям с требованием остановить погром, те ответили коротко и ясно: «Это не ваше дело».

Весь день продолжались бесчинства. За полтора суток были повреждены или разрушены 976 домов, 278 лавок, 31 винный погреб, причинен материальный убыток на полтора миллиона рублей. Евреи осквернили собор, а погромщики «в ответ» осквернили семь городских синагог и молелен, уничтожили свиток Торы, найденный в частном доме.

Было ранено 211 человек, из них 39 — тяжело. 12 человек убито или позже умерло от ран. Зафиксировано 20 случаев изнасилований. Христиан убито не было, легко ранены несколько. Изнасилованных христианок тоже не было.

В ночь на 31 марта появился губернатор Милорадович с войсками. Центральные власти действовали, как римляне: прекращали бунт и беспорядки, какие бы подданные их ни устраивали.

Губернатор лично выступил, расклеил объявление на улицах и предупредил, что, если беспорядки продолжатся, он прикажет войскам применять оружие. Он также велел сдать все похищенные у евреев вещи. И предупредил, что кто не сдаст — будет отвечать по всей строгости закона, как за разбой. Многие сдали.

Было арестовано 50 человек; правая пресса обвиняла губернатора в том, что он не арестовал ни одного еврея, а арестованных отпустил. На что Милорадович ответил, что не арестовывает людей, защищавших свои семьи и свое имущество.

Почти все арестованные были осуждены (в том числе и судами присяжных) на различные сроки, причем двое — к смертной казни через повешение и трое — к каторжным работам на 15 лет. Судя по всему, они этого вполне заслуживали.

Вот местные жители действовали, как греки в Римской империи: били евреев и никак не могли остановиться.

Угаснув в Балте, погром переместился в уезд, где народ-богоносец громил еврейские колонии, уничтожал даже птицу и скот, пока не был усмирен войсками.

Самое неприятное в этой истории — попытки местного начальства представить события в виде «еврейского бунта». К этому — и арест евреев, которых представили «зачинщиками», и вызов 500 крестьян, сыгравших роль подкрепления.

Начальству из Балта тоже официально сообщили о «бунте жидов», и Милорадович с войсками приехал подавлять еврейский бунт, а вовсе не прекращать погром. Заступничество протоиерея Радзионовского, местной интеллигенции, те последствия погрома, который он видел своими глазами, заставили Милорадовича быстро переменить мнение о происходящем. Так же точно и греки в Римской империи науськивали римские влети на евреев, а те сплошь и рядом прекращали погромы и карали зачинщиков[262].

Уже 31 марта предводитель дворянства Бялогородецкий вызвал к себе раввина Шапиро и сказал ему: «Скажи вашим евреям, чтобы они не марали начальство перед губернатором и не жаловались бы на христиан, иначе им будет еще хуже: до сих пор грабили их имущество, а то может дойти еще и до резни».

Но евреи не испугались. Они «марали начальство» в своих показаниях, и губернатор Милорадович до конца выполнил свой служебный долг. Местное начальство рассталось с хлебными местечками, а уж слава о них пошла по всей Руси великой.

После этих событий российское правительство в 1891 г. вносит в Уголовное уложение новую статью: «Об ответственности за открытое нападение одной части населения на другую». Тоже итог в своем роде. И в высшей степени объективно сказано.

Накануне погрома в Кишиневе жило 50 тысяч молдаван, 50 тысяч евреев, 8 тысяч «русских» — то есть не великорусов, конечно, а малорусов, украинцев. Здесь тоже давно искрило и громыхало, как в Балте. Шло все более вооруженное противостояние общин. 6 апреля 1903 года тоже все начиналось, как «обычные столкновения между евреями и христианами, всегда происходивших последние годы [выделено мною. — А.Б.] на Пасху».

По словам полицейских протоколов, «за последние годы постоянно в это время повторялись драки между еврейским и христианским населением», но «полиция не приняла никаких исключительных мер предупреждения»[263].

6 апреля все началось почти как в Балте: мальчишки кидали камни в окна еврейских домов. Пристав с околоточным пытались их задержать, но их самих «осыпали каменьями». Появились и взрослые, и «неприятие полицией решительных мер» привело к разгрому двух еврейских лавок и «нескольких рундуков». Полиция арестовала до 60 человек…

21 год назад в Балте это могло бы дать результат, но, как известно, мир становится все прогрессивнее и прогрессивнее. Аресты не остановили погромщиков.

С утра 7 апреля и евреи, и христиане стали вести себя неспокойно. Группы их вступали в столкновения. Кроме холодного оружия и палок, у евреев были еще ружья, «из которых по временам стреляли», и бутылочки с серной кислотой, из которых они порой плескали в прохожих. Отмечу два обстоятельства:

1. Евреи были вооружены явно лучше, но нет никаких данных, что стрельба нанесла хоть какой-то ущерб христианам.

2. Кислота из бутылочек предназначалась не только погромщикам, а всем вообще прохожим-гоям. Что уже не «нахальство», а уж простите, но прямое преступление, никак не оправданное самозащитой.

Христиане же подогревались не только напитками, но и рассказами потерпевших о том, как евреи обижают прохожих: стреляют в них, обливают кислотой. Ходили и слухи: о ритуальном убийстве мальчика в Дубоссарах, о христианке-служанке, убитой евреем (следствие показало, что она покончила с собой, но тут много неясного). Статья об обескровленном трупе мальчика, кстати, печаталась в газете «Бессарабец», но сообщенные в статье сведения, конечно же, не подтвердились.

Прошел новый слух: правительство разрешило бить евреев, потому что они враги престола и отечества. Ах так?! К середине дня начался собственно погром: группы христиан стали вторгаться в разные части города, уничтожая и расточая имущество евреев. Полиция принимала меры, но было ее мало, руководство отсутствовало, и каждый полицейский действовал фактически по своему усмотрению. В войсках по случаю Пасхи многие офицеры были в отпусках, управлялась армия плохо, нечетко. Если войска и вызывались, они, как правило, не заставали погромщиков, не успевали за событиями.

И вот тут «часть евреев, вооружась револьверами, прибегла к самозащите и начала стрелять в громил… из-за угла, из-за заборов, с балкона… бесцельно и неумело, так что выстрелы эти, не принеся евреям ни малейшей помощи, вызвали у громил дикий разгул страстей». При этом «дома, в окна коих были выставлены иконы и кресты, бесчинствующими не трогались»[264] .

Озверевшая толпа перешла от разгрома имущества евреев к насилию над самими евреями. Евреи продолжали стрелять, и «особенно роковым для евреев» стал «выстрел, коим был убит русский мальчик Остапов». С 1–2 часов дня «насилия над евреями принимали все более тяжелый характер», а с 5 часов произошел «целый ряд убийств». Примерно в половину четвертого обезумевший губернатор с «говорящей» фамилией фон Раабен (Рабе — по-немецки «ворона») передал командование начальнику гарнизона генералу Бекману. Тот разделил город на участки и стал передвигать части из одного квадрата в другой, тогда как раньше они были «бессистемно разбросаны по городу». «С этого же времени войска стали производить массовые аресты бесчинствующих»[265]. К вечеру погром стих.

Выглядел город как после «хорошей» бомбежки или долгих уличных боев: чуть меньше третьей части домов, 1350, оказалось повреждено, 500 еврейских лавок разгромлено. Арестовали 816 человек, из которых привлекли к ответственности 664 человека — это кроме дел об убийствах.

«Всех трупов… обнаружено 42, из которых 38 евреев». Протоколом Врачебного отделения Бессарабского Губернского правления зафиксировано «раненых всего 456, из коих 62 христианина… 8 с