причиной гибели его самого. Империя Юань просуществует ещё какое-то время, но уже не оправится от удара».

— Почему же вы не убили меня? Это же так просто!

— Мы хотели сначала убедиться, что чудесная машина сможет работать и без тебя. Глупо иметь в руках такое чудесное оружие и лишить его силы этими же руками…

— Ха-ха-ха! Так вот как возникла моя копия! Лярва, слепленная из жизненного эфира! Вы сначала хотели подготовить мне замену, чтобы удержать управление машиной в своих жадных ручонках! — захохотал Марко. — Неужто ты сама его создала?! Поверить не могу! Ты же обычная… Обычная… — он не нашёлся, как продолжить, и просто смеялся, хлопая себя по бёдрам.

— Не надо меня недооценивать.

— Я вполне верно тебя оцениваю, Хоахчин. Именно поэтому ты сейчас говоришь всё что угодно, лишь бы избегнуть пытки и отсрочить свою гибель. Ты не могла слепить лярву. У тебя бы не хватило на это простых человеческих сил! Ты же еле ходишь, старая!

— А ты приглядись, — обидчиво ответила Хоахчин. Она вздохнула, как-то странно сложила пальцы, бормотнула что-то неразборчивое, и вдруг на её лицо хлынул румянец. В мгновение ока вся её фигура подтянулась, она стала гораздо выше и моложе.

— Впечатляет, — сказал через некоторое время Марко, про себя подумавший, что в юности кормилица наверняка выглядела очень неплохо. — Лисья магия — красивая штука. Но этого мало, чтобы создать такое могущественное существо.

— А оно не было поначалу таким могущественным. И его действительно сделала не я. Но зато я его переманила на свою сторону.

— Кто же…

— Один очень могущественный колдун. Очень сильный враг Он создал его, чтобы похитить машину снов и управлять ею. Но как только лярва появилась, я сделала всё, чтобы её приручить.

— Столько усилий… Но в этой истории, несмотря на то что я в неё нисколечко не верю, мне непонятно только одно: зачем тебе было нападать на императора?

Марко медленно обошёл Хоахчин, чувствуя невыносимое желание снести ей голову. Лживая, злобная, завистливая тварь. Интересно, получится ли перерубить эту сухую шею с одного удара? Туповата сабля и сбалансирована как-то криво.

Кормилицу била крупная дрожь.

Взгляд Марка упал на кукольную деревянную руку, сжимавшую игрушечную сабельку. Она валялась у подножия трона, полускрытая складкой подёрнутой пеплом ткани. Его осенило.

— Ах, ты ж старая ты курва, — восхищаясь своей догадкой, сказал Марко. — Ты покровительствуешь принцу Темуру. Ты снюхалась с моим дядей на почве вашей обоюдной любви к наследнику.

Кормилица попыталась спрятать глаза, Марко схватил её за плечи и развернул к себе, заглядывая в лицо.

— Ты пытаешься убить государя, чтобы возвести на трон его старшего сына! Но почему?! Что такого пообещал тебе Темур? Что такого он может дать, чего не может дать тебе выкормленный тобою император?

— Темур прекратит эту бесконечную войну, — ответила Хоахчин.

— Хубилай — великий воин, но он не может остановиться. Он не может править мирной страной. Собственно говоря, он и воюет потому, что не представляет, что нужно делать с империей, когда она покоится в мире. Посему, пока он жив, войне не будет конца.

— А тебе-то что?

— Я устала. Устала ждать, устала бояться, устала хоронить. Устала опасаться подвоха, устала от угрозы бунта. Мне раньше казалось, что это боязливое ожидание, вся эта нервотрёпка — вполне естественное состояние для того, кто обладает властью. Что все эти чувства и есть то, что называют бременем власти. Но чем дольше я живу здесь, тем больше я понимаю, что настоящая власть — в гармонии. До нашего вторжения Срединное царство славилось незыблемостью. И это правильно. Темур вернёт эту незыблемость. Он восстановит всё, что мы разрушили.

— Он же мунгал! Не просто мунгал — чистокровный чингизид.

— Да. Но только чужеземец может так сильно влюбиться в эту культуру и так тонко чувствовать её, при всей своей любви сохраняя трезвый взгляд со стороны. Темур — хороший мальчик.

Марко прошёлся, бессознательно вынул из курительницы дымящуюся палочку и слегка покачал ею, глядя, как кольца плотного, почти живого дыма скользят по воздуху, нехотя разваливаясь на отдельные серые нити, белеющие в сумеречном свете. Темур. Ему ведь, должно быть, уже за сорок. А будущее неясно. Если бы император поручил ему управление каким-нибудь улусом, его честолюбие, может быть, слегка бы успокоилось. Неужели нет способа как-то отвести пар, клокочущий в наследнике? Но Хубилай почему-то не доверяет ему. Хм, а кому он вообще доверяет?

— А что Тоган? — спросил Марко, прекрасно понимая, что его собственные позиции очень уязвимы, и приход Темура к власти неминуемо означает его собственную гибель.

— Тоган? Мелкий глист! — презрительно сморщилась Хоахчин.

— Узнаю эти слова, — усмехнулся про себя Марко.

— Тоган зальёт страну кровью, — сказала кормилица. — Большинство считает страсть Темура преступной и постыдной. Но Темур умеет любить. А Тоган умеет только ненавидеть. Он ненавидит мунгал за смерть своей матери-катаянки, ненавидит катайцев за то, что они так легко сдались, ненавидит отца за то, что ему самому никогда не стать таким же, как император, но главное — он смертельно ненавидит себя самого. И за всё это он начнёт мстить. Я помню его с рождения, он всегда был засранцем и негодником. Однажды я выпорола его за то, что он мучал ягнят. Ему доставляло удовольствие пытать тех, кто слабее него. И сколько бы я ни порола его, эта страсть издеваться над слабыми так в нём и осталась. Возведи его