бросила на Майкаха отчаянный взгляд. Он улыбнулся и помахал мне рукой.
– Проклятые врачи! – пробормотала я. Он откашлялся в соседней комнате, и я поняла, что он все слышал.
– Что? – спросила Шер, глядя на меня васильковыми глазами, словно вопросительными знаками.
– Ничего, – буркнула я.
Очевидно, это был не тот ответ, что она ожидала. Лицо ее помрачнело, но почти мгновенно на нем снова появилось торжественное выражение. Я отвернулась, что, я уверена, для нас обеих было облегчением.
– А что это такое?
Я потрогала блестящую ткань.
– Твой костюм для путешествий, дорогая, – жизнерадостно проворковала Шер. – Как у Ивела Найвела. Или у Тельмы и Луизы.[32] Если ехать, так со стилем.
«Запомни, – велела я себе, увидев в окне потрясающее „отражение нас обеих. – Заведи. Новую. Лучшую. Подругу“.
– Ты уверена, что хочешь этого, Ливви-девочка? – осведомилась Шер, когда мы неслись по городу в ее низком «открытом корвете. Я насчитала нарушения по крайней мере трех основных правил движения. Шер водит машину так же, как ходит, дышит и живет: она уверена, что никто не посмеет летать на ее пути. – Ты знаешь, что всегда можешь оставаться у меня.
– Да, – сказала я, думая «нет», когда она повернула на тридцати пяти милях в час. Нет – всему этому. Нет – квартире, которая напомнила мне, где я в последний раз видела искаженное прекрасное лицо своей сестры; нет – тому, что-бы быть супергероем; и – я едва не проглотила стекло на следующем повороте – определенно нет Шер!
Может, я смогу переселиться севернее, в Карсон-Сити.[33] Или на настоящий север. Например, на Аляску. «Да, – подумала я, – звучит хорошо. Интересно, много ли шансов натолкнуться на злых обитателей иглу?» Я решила позже спросить об этом Майкаха. Лед казался мне сейчас очень привлекательным.
Мы молча поднялись на девятый этаж. Вышли в пустой коридор, и единственным звуком был звон ключей, которые вставляла в замок Шер. Когда дверь открылась, я глубоко вдохнула. Шер встревоженно посмотрела на меня, я попыталась успокаивающе улыбнуться, и Шер мгновенно захлопнула дверь.
– Оливия, дорогая, – сказала она, более обычного растягивая слова в своей тревожной искренности. – Пойдем ко мне. Ты знаешь, я всегда тебе рада.
– Знаю.
Я опустила глаза. Она попыталась снопа.
– Мы будем каждый день вместе завтракать, потом делать маникюр, загорать, и большие парни, как Тревор или Тэнк, будут растирать нас кремом!
Это заставило меня снова устремиться к двери.
– Все в порядке. Я справлюсь.
Я старалась не замечать выражение боли, промелькнувшее на лице Шер. Хотелось протиснуться мимо нее и закрыть дверь, но почему-то меня она тронула. «В конце концов, – подумала я, – она тоже потеряла Оливию. Она только еще этого не знает».
– Послушай, Шер… – «Шер-бэр», сказала бы Оливия, но у меня язык не повернулся. Я посмотрела ей в лицо. – Я любила… люблю эту квартиру. Ты ведь знаешь это. Врачи говорят, что мне нужно сюда вернуться, и чем скорее я это сделаю, тем скорее дела будут…
«Какими? – Я лихорадочно искала нужное слово. – Нормальными? Прежними? Лучшими?»
– Я понимаю, о чем ты говоришь, дорогая, – прервала она меня, качая головой. – Но я тревожусь, что ты останешься здесь одна.
– Не тревожься обо мне. Совсем не тревожься.
– Ну позволь мне по крайней мере вместе с тобой обойти квартиру, – попросила она и, заметив мое колебание, негодующе вспыхнула. – Только на этот раз, ради бога. Я уйду, как только мы тебя устроим, обещаю. Позволь мне показать тебе, что я здесь сделала.
По правде говоря, я была благодарна ей за общество. Оливию могло привязывать к этой квартире множество приятных воспоминаний, но у меня их было немного, а самое последнее было практически непрекращающимся. Мы переходили из комнаты в комнату, Шер непрерывно болтала; этот жизнерадостный гул только усиливал нереальность аккуратной квартиры. День яркий, январское солнце струится сквозь широкие окна, и ничего не напоминает о черной буре, от которой я бежала несколько недель назад. Все чисто, проветрено; куда ни повернись, свежие цветы в хрустальных вазах.
Шер рассказала, что после того как ушла полиция и доработали ремонтники и уборщики, она пришла и добавила несколько штришков, которые, как она знает, мне нравятся. Ирисы в вазе у входа. Свечи в толстых подсвечниках – на столе в столовой. Анютины глазки – в гостиной. Я не представляла, что Оливия все это любила. Шер даже вменила телефон, который разбился в ночь нападения Батча. Новый был украшен кристаллами Сваровски[34] – кроваво-красные губы на сверкающем бриллиантовом фоне. Шер сообщила, что уже запрограммировала телефон на номера «моих» многочисленных знакомых, поставщиков и любовников.
Я немедленно выключила телефон, бросила его на шарф из шенили и почувствовала, как меня все сильней охватывает паника. Неудивительно, что Шер все время посматривает на меня, словно не узнает. Неудивительно, что Ксавье согласился на то, чтобы она отвезла меня домой: он неловко себя чувствовал во время длительных периодов молчания. Раньше с Оливией такого никогда не случалось.
«Я даже не знаю, какие цветы она любила, – в отчаянии подумала я. – Откуда мне знать, что она может сказать или сделать? Что она ела? Кому звонила?» Меня словно чем-то тупым ударили в грудь: я поняла, что в сущности не знала свою сестру.
