Таким образом Цезарь оказался вроде бы и вне опасности, но все же решил уехать из Рима, дабы не мозолить глаза всесильному диктатору и не вызывать у него невольного раздражения. Он направился на военную службу в провинцию Азия, где пропретором в то время был Квинт Минуций Терм, занятый на острове Лесбос осадой города Митилены, сохранившего верность царю Митридату. Для этих целей ему понадобился флот. И он решил послать за кораблями к вифинскому царю Никомеду новичка Цезаря. Пусть столичный щеголь проветрится.
Молодой офицер долго не возвращался, а когда привел суда, вновь отпросился в Вифинию под предлогом, что ему надо получить с кого-то долг. Что привлекало его в Вифинии? Оказывается, сам царь Никомед, неравнодушный к юношам. Слух о его связи с вифинским царем разнесли римские купцы, видевшие якобы Цезаря в неприличных одеждах на изысканном ложе среди других наложников восточного царька. Этот эпизод из жизни нашего героя очень сильно испортил ему в дальнейшем репутацию: его называли царевой подстилкой, вифинской царицей и тому подобными прозвищами, а уже в бытность его прославленным полководцем солдаты распевали похабную песенку о том, что покоритель галлов сам был в свое время покорен царем Никомедом. Цитировали и неприличные стишки поэта Лициния Кальва о том, «чем у вифинцев владел Цезарев задний дружок». Цицерон также повторяет эти сплетни в своих письмах.
Цезарь, конечно же, отрицал любовную связь с Никомедом, однако, как известно, бороться с наветами, сплетнями и слухами – сизифов труд.
Было ли это на самом деле, трудно сказать, потому что в дальнейшей биографии Цезаря подобных эпизодов нет, зато известны его многочисленные связи с женщинами, и мы к ним в свое время обратимся.
Возвращаясь из Вифинии (по другим сведениям, с острова Родос), молодой Цезарь попал в плен к пиратам. «Когда пираты, – читаем у Плутарха, – потребовали у него выкупа в двадцать талантов, Цезарь рассмеялся, заявив, что они не знают, кого захватили в плен, и сам предложил дать им пятьдесят талантов. Затем, разослав своих людей в различные города за деньгами, он остался среди этих свирепых киликийцев с одним только другом и двумя слугами». В ожидании денег для выкупа Цезарь вел себя на пиратском корабле не как пленник, а как господин, требуя от «этих свирепых киликийцев», чтобы они соблюдали тишину, когда он спит или сочиняет. Он провел в плену тридцать восемь дней, развлекаясь тем, что читал пиратам написанные тут же поэмы, и если они не аплодировали и не восторгались, пленник поносил их последними словами и постоянно обещал их всех казнить, как только окажется на свободе. Морские разбойники прощали ему его высокомерие, расценивая угрозы как шутки.
Но Цезарь, однако, не шутил. Когда пришел выкуп и он оказался на свободе, тотчас же снарядил суда для погони, захватил своих обидчиков, отобрал у них всю добычу, а их самих приказал распять на крестах по римскому обычаю. При этом приказал их сначала заколоть, а уж потом распять, дабы не подвергать их длительным мучениям.
В этом проявилось так восхваляемое древними авторами Цезарево милосердие (сlementia). Он затем частенько проявлял снисхождение к поверженным противникам в бесчисленных войнах, особенно гражданских, при этом, демонстрируя свой гуманизм, делал это еще и из соображений демографических и патриотических – Риму нужны были живые рабы, а не мертвые враги, а ему самому нужны были боеспособные солдаты, а не покойники. Вообще понятие «гуманизм» в древности несло в себе совершенно другие смыслы, нежели теперь. Но мы еще будем к этому возвращаться не один раз, поводов будет сколько угодно.
А свое первое боевое крещение Цезарь принял во время штурма Митилен на Лесбосе, куда он привел корабли из Вифинии. В бою молодой офицер проявил храбрость, за что и был награжден венком из дубовых листьев (сivica). Такое поощрение полагалось за спасение римского гражданина.
Тем временем Сулла скончался от какой-то странной болезни, имевшей в древности название вшивой. Плутарх описывает ее так:
«…вся плоть его сгнила, превратившись во вшей, и хотя их обирали день и ночь (чем были заняты многие прислужники), все-таки удалить удавалось лишь ничтожную часть вновь появившихся. Вся одежда Суллы, ванна, в которой он купался, вода, которой он умывал руки, вся его еда оказывалась запакощенной этой пагубой, этим неиссякаемым потоком – вот до чего дошло. По многу раз на дню погружался он в воду, обмывая и очищая свое тело. Но ничто не помогало».
Цезарь в том памятном семьдесят восьмом году продолжал свою военную карьеру в Киликии. Узнав о смерти диктатора, он поспешил вернуться в Рим. Одним из консулов на этот год был избран не без помощи сподвижника Суллы Гнея Помпея честолюбивый Марк Лепид. Перед выборами бывший тогда еще в живых Сулла прозорливо заметил Помпею во время прогулки по форуму, что, проталкивая Лепида в консулы, тем самым готовит себе в дальнейшем неприятности.
Так оно и вышло. Лепид под предлогом подавления восстания в Этрурии набрал большую армию, а когда восстание было подавлено, отказался, вопреки закону, ее распустить и потребовал для себя второго подряд консульства, а также восстановления упраздненной Суллой власти народных трибунов и возвращения изгнанных эмигрантов. Сенат объявил его врагом отечества и поручил его усмирение тому же Помпею. Тот отправился к Мутине (нынешняя Модена), где осадил марианцев во главе с Марком Юнием Брутом, отцом убийцы Цезаря, а тем временем Лепид внезапно появился прямо под стенами столицы, и сражение происходило на Марсовом поле, в предместье. Лепид был побежден и вскоре умер, а Помпею удалось победоносно завершить осаду, и взятого в плен Брута он приказал казнить. Главному в недалеком будущем политическому противнику Цезаря милосердие свойственно не было.
Так вот Лепид сманивал Цезаря принять участие в своей авантюре, однако тот смолоду прекрасно ориентировался в политической обстановке и верно ее прогнозировал. Он отказался идти в одной упряжке с Лепидом, памятуя Еврипида, отрывок из которого, по словам Цицерона, он частенько цитировал:
Он предпочел тогда попробовать себя в юриспруденции. Первым его делом в суде было обвинение Долабеллы, консула восемьдесят первого года, сулланца, в грабежах и взятках во время его наместничества в Македонии. Защитниками на процессе были самые известные тогда в Риме адвокаты Аврелий Кота и Квинт Гортензий. Их стараниями обвиняемый был оправдан. После этой неудачи Цезарь счел для себя необходимым съездить на Родос и поучиться ораторскому искусству у знаменитого Аполлония Молона, у которого учился и Цицерон.
По возвращении в столицу он ведет себя как и всякий молодой человек его возраста: волочится за женщинами, ходит в театр, затевает пирушки, участвует в разных литературных дискуссиях, посещает гладиаторские бои, конские бега и прочие массовые зрелища, сибаритствует в банях, служивших в то время своеобразными клубами. Одевается он вызывающе – тунику носит с бахромчатыми рукавами, небрежно подпоясывается, но в то же время очень тщательно следит за своим телом и прической, о чем мы уже говорили.
На первый взгляд может показаться, что молодого бездельника, погрязшего в столичных удовольствиях и ради них влезшего в большие долги, мало интересует политика. Но это не так. Он внимательно присматривался к происходящим в столице интригам, интересовался подробностями тех или иных ходов, выуживал из сплетен нужную для себя информацию о том или ином человеке, старался быть полезным тому или иному влиятельному сенатору, делал далеко идущие комплименты их женам, был прекрасно осведомлен о слабых и сильных сторонах ведущих политиков. Все это он тщательно фиксировал в памяти и анализировал, делая определенные выводы.
Об этом мы еще поговорим, а сейчас оставим на время нашего героя и расскажем о Помпее и Крассе, полководцах Суллы, оказавшихся после смерти диктатора как бы наследниками его верховной власти. Они были очень разными людьми, и лишь отчаянное честолюбие можно назвать их общей чертой. Каждый из них видел именно себя первым лицом в государстве.
Марк Лициний Красс происходил из плебейского рода, его отец был в свое время и консулом, а затем наместником Дальней Испании. Женат был Марк Лициний на вдове своего брата и имел от нее детей. Страсть к деньгам у него была сильнее других вожделений. Когда начались развязанные Суллой репрессии, Красс без зазрения совести скупал за бесценок имущество и дома внесенных в проскрипционные списки, а также и рабов, причем не простых, а специалистов – строителей, писцов, архитекторов, банкиров, домоправителей и тому подобных, потому что они стоили на невольничьих рынках гораздо дороже простой рабочей силы. Он и сам занимался обучением рабов, чтобы потом продать их подороже. Красс был
