понял… — Олег поднял вверх дуло пистолета и задумчиво положил на него подбородок. — Я в госпитале валялся неделю, блядь, с башкой пробитой. А за это время Лухого на хуй разжаловали и перевели на Камчатку, понял? И замяли к хуям всю историю. И тут хуяк, блядь, приказ, и я в дембеля… Ты, блядь, не знаешь что такое дембель. Это чуять надо сердцем. Два года чуять. Дембель — это когда ты хуяк и свободен! И иди куда хочешь. Я хотел на сверхсрочную пойти. Но после такого, блядь, уже и не залупнёшься. Пошел в менты. А тут эта хуйня началась… Да хули с тобой разговаривать? Служи, салага. Долго тебе ещё до дембеля. А я человек, блядь, — сказал он сквозь зубы, — а не скоти…

Раздался выстрел и я зажмурил глаза.

Обойдя дом, я нашел черствую буханку хлеба и пару банок с консервами. Пора было уходить, неизвестно было где хозяева и когда они вернутся. В воздухе заметно свежело. На всякий случай я взял из шкафа пиджак. На улице пахло дымом и весной. Оранжевые блики радостно плясали на выцветших стенах домов, дул тёплый ветер, небо было затянуто то ли пеленой дыма, то ли облаками. Сквозь пелену просвечивали два диска — Солнце, большое и желтое, и Блуждающая — маленькая, оранжевая, в лохматой черной коронке. Я спросил дорогу у старухи, безумно танцующей на тротуаре, и пошел на вокзал. Ведь теперь когда-нибудь должны снова пойти поезда? Жалко было выброшенных денег, я даже не запомнил улицу, по которой мы шли. Ещё я думал о родителях. Как мама? Как отец? Как братик? В воздухе пахло дымом и весной. Я чувствовал что всё страшное позади. Всё, что было плохое — закончилось. Теперь всё будет хорошо. В конце-концов всё должно быть хорошо, верно?

«Постапокалиптическая фантастика» (post-apocalyptic fiction), рисующая картины всемирной катастрофы и выживания на руинах цивилизации, — поджанр весьма почтенный, вырастающий напрямую из иудейско-христианской эсхатологии. Достаточно вспомнить историю Ноя и его ковчега. Во второй половине XX века этот поджанр оказался необычайно востребованным, поскольку у человечества появилась возможность самостоятельно уничтожить мир, не дожидаясь «милостей» от природы, а это требовало глубокого осмысления. Сегодня «постапокалипсис» стал настолько традиционным поджанром, что среди активно пишущих трудно найти автора, который не отметился бы в нем хотя бы рассказом. Прибегают к плодотворной теме и те, кто только пробует свои силы на ниве литературы.

При этом современный русскоязычный молодой писатель-фантаст избавлен от многих проблем, которые затрудняли творчество советских начинающих писателей-фантастов. Например, он совершенно избавлен от необходимости камуфлировать свои мысли, играя по правилам внешней цензуры, которая определяет цензуру внутреннюю.

Не будем голословными. Ниже представлены рассказы, написанные молодыми авторами, пришедшими в фантастику буквально вчера. Рассказы были созданы в рамках сетевого конкурса «Коллекция фантазий-9» (его на протяжении многих лет ведет Екатерина Пушкарева). Издательство «Азбука» предложило тему для потенциальных участников, которая звучала так: «Приказано выжить. Стратегия и тактика выживания в постапокалиптическом мире». По этой теме было получено тридцать рассказов, но отбор прошли только три из них.

Если сравнить эти произведения с аналогичными, написанными во времена Советского Союза, то легко заметить принципиальную разницу. В «советских» рассказах всемирная катастрофа происходит где-то «за бугром»,

Молодой российский фантаст может писать прямо и о чем угодно. И у него гораздо больше выразительных средств в запасе. Ведь он имеет сегодня доступ не только к мировой культуре во всей ее полноте (включая и классику «постапокалиптики»), но и может оперировать опытом разрушения крупнейшей сверхдержавы — социальная катастрофа происходила прямо на наших глазах.

Возможно, представленные ниже рассказы молодых не столь совершенны с литературной точки зрения, как у предшественников, но зато они более искренни и повествуют о нас вами — о людях, живущих после Катастрофы.

— Сеня, он вчера опять приходил, — сказала Любовь, ставя перед мужем чугунок с двумя вареными картофелинами. Каждая — размером с небольшую дыню.

Семен вздохнул и покосился на сына Митьку. Тот увлеченно стругал найденную недавно корявую ветку — делал очередного динозавра. Однако на словах матери ребенок замер, прислушиваясь.

— Пойдем на двор.

Женщина прихватила туесок с зерном и вышла за мужем.

Он остановился возле бывшего свинарника, в котором сейчас хранилось сено для козы, и грыз травинку. Люба сыпанула горсть зерна трем пеструшкам и петуху и отдельно — наседке с цыплятами.

— Как узнала? — нетерпеливо спросил Семен.

— Возле ручья следы от ботинок. Я… Сень, я боюсь.

Мужчина дожевал травинку и выплюнул зеленый комок.

— Не стоит. К нам сюда он не попадет — колючки дядя Ваня не пожалел.

Любовь скользнула взглядом по забору, прикрытому спиралью колючей проволоки. Та шла еще по краю крыши и даже по коньку.

— Под забором, — продолжил Семен, — не пролезет. Ну, то есть пролезет, но копаться придется долго. За ночь не справится. А вокруг заимки я каждый день обхожу. Получается, тут нам ничего не грозит.

Жена хотела что-то возразить, но он остановил ее резким жестом:

— А вот в поле все не так. Хм… Как думаешь, Люба, он один?

— Не знаю. — Она пожала плечами. — Следы вроде одинаковые.