Кэлпи выбирались из ивняка, смущенные, оттого что пришлось прятаться. Они окружили Фому, словно искали у него поддержки, с надеждой глядя ему в лицо.

— Спой нам еще раз про вчерашнюю битву, о бард, — сказал Балор.

— Люди придут, — сказал Элата. — И мы сразимся с ними.

Фома молчал.

Кэлпи, которых он видел в кино, были просто трусливые бессловесные твари, жестокие и подлые. А люди, наоборот, храбрые и ловкие. И они всегда побеждали.

Они победят и на этот раз.

Но если так, кому он будет петь? Кэлпи? Но кэлпи убивают людей. Людям? Но люди только что пытались убить его.

Если бы это было в кино, решил Фома, я пел бы людям. Несмотря ни на что. А так — не знаю…

— Скоро прибудут наши мертвые, — сказал Элата. — Мы не оставили их людям. Ты сможешь спеть об этом?

— А сколько людей вы убили, Элата? — спросил Фома.

— Меньше, чем могли, — сказал Элата и улыбнулся. — Благодаря тебе.

Зубы у него были мелкие и острые.

«Я видел людей, я трогал их, они были белые и холодные. Он соврал?» — гадал Фома. Но могут ли кэлпи врать барду? Могут ли кэлпи вообще врать? Быть может, яд оказался слишком сильным?

Из-за цепочки плавучих островов, вытянувшихся по течению Дельты, появился плот в сопровождении нескольких лодок. Двое кэлпи правили им, расставив ноги; мертвые кэлпи лежали на плоту, спеленутые, точно младенцы, руки вдоль тела, кожа серая, точно подсохшая речная глина.

Плот причалил к берегу, качаясь на прибрежной волне, и гребцы соскочили с него на землю так легко, что он качнулся лишь чуть сильнее.

— Мертвые трех гнезд лежат на этом плоту. Три гнезда ждут твоих песен.

— Я помню, — сказал Фома, — вы теперь пускаете своих мертвецов вплавь днем. Они так и плавают по Дельте взад-вперед, их носит приливом, пока человеческая машинка не сработает и не подожжет их…

Мертвецы лежали рядами, волосы измазаны в липкой черной крови, веки сомкнуты. Элата уложил в ногах у них грубо сработанное взрывное устройство и оттолкнул плот. Плот поплыл, казалось, сам по себе. Его не крутило в воде, как это обычно бывает, он качался на волне отлива, мертвые лежали, открыв лица бледному небу…

— Пой, — сказал Элата. Глаза его были полны слез.

И в груди у Фомы словно забила крылами птица, просясь на волю.

Кэлпи все-таки владеют магией, думал Фома, но почему они используют ее только для смерти?

Но мысль эта мелькнула и ушла, потому что он пел.

пел он, —

На каком языке я пою, думал он, и откуда я знаю эти слова? Словно в моей голове звучит чужой голос, а я только повторяю за ним. Это — голос кэлпи, и я стал кэлпи, я стал жабой, большой белой жабой.

Но он пел и не мог остановиться, и арфа Амаргена пела вместе с ним, и грозные кэлпи стояли неподвижно, по высоким скулам текли слезы. Двое из них подошли, скрестили руки, подняли Фому над землей и понесли в лодку.

Элата уже стоял в своей лодке, гордый, что у него есть бард, а Ингкел прыгнул в другую лодку, принял Фому и усадил его на скамью.

Лодки отчаливали от берега, лодки окружали плот с мертвецами, лодки плыли по зеленой протоке, и ветки деревьев по обе стороны протоки смыкались над ними. В зеленом сумраке кэлпи казались почти невидимками, даже одежда на них была — серебро и зелень.

Повеяло морем, пересвист зимородков сменился резкими криками чаек. Стая рыбок пронеслась под днищем лодки — серебряные рыбки с темными спинами; морские рыбки.

— Дальше он пойдет сам, — сказал Ингкел Фоме, которого от разрешившегося напряжения била дрожь, — в далекое соленое море, по открытой воде.

— Ты ничего не слышишь, Ингкел? — обернулся к нему Элата, чья легкая лодка держалась рядом.

— Погоди…

— Кажется…. — Элата взмахнул шестом, и закричал: — Назад, все назад!

Но было уже поздно. Течение вынесло плот на открытую воду, закрутило, но, вместо того чтобы вспыхнуть чистым огнем, он окутался бурым дымом, а из соседних проток, из-за плавучих островов, чихая и кашляя моторами, вырывались лодки людей, легкие катера, крытые броней, с пулеметами на носу и на корме. Удар разметал первый ряд лодок кэлпи, остальные рассыпались меж плавучими островками, а отлив уносил, уносил плот все дальше, и кэлпи ничего не могли поделать. Якорь на тросе упал на плот, кошка пропахала лицо мертвеца, зацепилась за легкое бревно, трос натянулся, катер рванул, плот с мертвецами запрыгал за ним на волнах, точно поплавок…

Элата кричал проклятия, воздев кулаки к небу, лодка его была разбита в щепу, и он чудом выбрался на плавучий островок. Ингкел успел увести лодку со своим бардом от удара, подплыл к нему, ловко балансируя шестом, и Элата прыгнул на скамью.

— Они забрали наших мертвых, — воскликнул он, — наших мертвых!

Голос, казалось, ударил с неба.

— Вы, зеленые твари, — кричал голос, — жабы! Знаете, что мы сделаем с вашими мертвецами? Мы развесим их вниз головой на ограждениях, развесим за ноги, вы, уроды! За каждую подорванную платформу, за каждый школьный автобус, за каждого нашего мы будем вешать вас, твари, и живых, и мертвых! Я вам человеческим языком это говорю! А не поймете, вам же хуже, жабы. Но вы понимаете, я знаю!

Кэлпи взвыли в бессильной злобе и ярости, пулемет на корме катера развернулся, пули веером пошли по кустам, сбивая листья и ветки…

— Они забрали наших мертвых, — плакал Элата.

Три гнезда кэлпи, вернее, те, кто из них остался, плакали вместе с ним.

В укромном поселении на сваях, обросших мягкими водорослями, глубоко в сердце Дельты, новые мертвые лежали на бревенчатом настиле, вытянувшись, отвернув от живых серые лица. Над свайными постройками смыкались кроны мангровых деревьев. Вдали рокотал прилив…

— Это все твои идеи насчет барда, Элата, — сказал чужой грозный кэлпи. — Эта маленькая бледная лягушка не бард. Это подделка. И песни его — ложь.