Вода бурлила и вместе с несчастными обитателями лужи волнами рвалась к заросшим густой травой берегам.
На охоте имеет немаловажное значение все: и способы маскировки охотника, и его методы скрадывания дичи, и в особенности тип охотничьего оружия. Всего лишь одна ошибка или оплошность — и тогда охотник может поменяться со своей дичью местами…
…Когда вокруг перестали паниковать и шевелиться, Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш выбрался на берег. Его пневморужье стояло прислоненным к дереву. Он взял его поудобнее и приставил тонким концом к верхнему дыхалу. Воздух с громким шипением стал засасываться в компрессор его могучих легких. Обманутый похожим на призыв самки звуком, подслеповатый кликун опустился на ветку над головой Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш и завел свою любимую брачную песню. Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш слегка сбавил темп накачки воздуха, тональность звука чуть изменилась, и огорченная ночная птица тут же подалась туда, где ее не дурачат.
Дождавшись, когда заскрипели, раздвигаясь, панцирные щитки тела, Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш резко сжал мышцы грудного пресса. С громким хлопком копье вылетело из ствола и пронзило насквозь толстое дерево на другом берегу лужи. Где-то наверху, в пышных кронах, испуганно ойкнула веточница и пошла скачками по деревьям, осыпая недавнюю тишину ночи звуками из своего обширного репертуара.
Раненое дерево жалобно скрипело, поливая поразившее его копье своей кровью; ветви судорожно цеплялись за древко, но разящий металл сидел прочно.
Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш остался весьма доволен своим первым сегодняшним выстрелом. Для разминки было даже совсем неплохо, сохранить бы такую форму и в реальном деле.
Ночь уже вплотную приближалась к рассвету. Трещали волнующиеся трясуны, и это было хорошим признаком. Трясуны обещали ясный тихий день, а для хорошей охоты что еще нужно?
«Детеныши сегодня наедятся наконец до отвала… Кое-что, может быть, даже удастся оставить и про запас», — Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш не любил рутинных хозяйственных забот, да и кто из сезонных плодоносителей любит их, но будущая рабочая жена еще зрела в его чреве, а многочисленные детки уже страстно требовали регулярной еды, не считаясь с холостяцким положением своего отца.
С женой он, конечно, слегка запоздал. В нормальных семьях все бывает наоборот, а он как-то недоглядел. Ну да ничего! Если охота получится хорошей, появится много органического строительного материала, тогда женушку можно будет и поторопить с рождением.
Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш подполз к недавно пораженному им дереву, взялся обеими могучими клешнями за металлический стержень и напрягся. Копье стало краснеть, быстро разогреваясь. Дерево заверещало от новой формы боли и затряслось, осыпая Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш острыми ветками и ядовитыми листьями. Копье побелело; от ствола повалил густой белый дым, и Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш выдернул оружие из обуглившегося, дергавшегося в агонии дерева. Лужа яростно зашипела, когда раскаленный металл погрузился в нее и снова переполошил уже начавших в нее возвращаться постоянных жильцов.
Было еще предрассветно сумрачно. Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш сунул в потеплевшую лужу свою широко раскрытую клешню, дожидаясь, когда в нее сослепу залезет заблудившийся в мути зубастик, и слегка позавтракал им на дорожку.
Перед уходом он заглянул к себе в нору. Дети попискивали во сне и жадно сосали облезлые хвостики друг друга.
«Маленькие пока… — подумал Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш о них с родительской нежностью. — Их еще растить и растить… Ладно, скоро родится мать, вдвоем нам будет полегче…»
…Хы-тен-дру-шав-тек сам проснулся засветло. Стараясь особо не шуметь, он выкарабкался из мужского угла своего брачного ложа и, осторожно переступая через жен и обессиленных ночной оргией спарринг-мужей, покинул спальные покои.
Раб-страж, разумеется, дрых на посту без задних и передних лап, свернувшись калачиком и накрывшись пышным хвостом. Его заряженный скорострел глупо целился в распахнутое настежь окно. Раб тихонько похрюкивал во сне и дрыгал бойцовыми лапами. Снилась ему, скорее всего, пьяная драка из-за самки в каком-нибудь третьесортном кабачке. Весь этот сброд просто обожал грязь, вонь и бессмысленные драки, его так и не смогли переделать даже столетия рабства и службы при богатых семействах.
Хы-тен-дру-шав-тек обошел недобросовестного до полной наглости дармоеда, тихо повизгивая от рвавшегося наружу жгучего желания дать ему пинка поувесистее, открыл дверь в любимый арсенал и зажег о свою шерсть дежурную свечу. Он долго шевелил всеми своими глазами, разглядывая увешанные оружием стены и прикидывая, которое из них подойдет ему сегодня более всего. Это, вообще-то, следовало сделать еще вчера, на свежую и трезвую голову, но затянувшаяся пирушка закончилась безобразной оргией в брачных покоях уже глубокой ночью. Голова гудела, но с этим можно было мириться. Как и с тем, что после бурной ночи слегка побаливали те части тела, которые на охоте оставались без применения.
Хы-тен-дру-шав-тек остановил свой окончательный выбор на дуплет-арбалете с оптическим прицелом и калеными стрелами, светящимися в темноте. Охота — вещь весьма азартная; увлекшись погоней, можно даже не заметить, как наступит ночь. А ночью это выглядит весьма эффектно, в особенности сдвоенный выстрел.
Хы-тен-дру-шав-тек уронил на пол арсенала расшитый цветными узорами ночной халат, оставшись лишь в своем природном естестве. Пора было облачаться в походную охотничью экипировку. Он натянул на себя мягкую облегающую майку телесного цвета, потом вязаный свитер с густой шерстью наружу, а поверх него надел когтезащитный хитиновый жилет. Обмотав лапы-ходила материей, он плотно залез ими в болотники и немного походил по комнате.
Сапоги не хлябали и не скрипели — смотритель арсенала хорошо вымочил их в желудочном соке брюхорога.
Шлем Хы-тен-дру-шав-тек опять надевать не стал. Во-первых, тот заметно ограничивал обзор, а во- вторых, настоящий охотник никогда не идет на охоту как на примитивную бойню, он всегда оставляет противнику хоть какой-то шанс стать победителем. Да и сама охота от потенциальной опасности приобретает некую дополнительную остроту ощущений. Ловкости преследуемого зверя Хы-тен-дру-шав-тек любил противопоставлять свою собственную ловкость. Кто — кого?..
…Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш шел под тонким дерном, прогоняя выработанный грунт сквозь свою систему пищеварения. Земля была очень мягкой и влажной, поэтому дело продвигалось достаточно споро. Иногда в почве попадалось кое-что съестное, что слегка скрашивало утомительную дорогу к охотничьим угодьям.
Несколько раз Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш выбирался на поверхность, чтобы хорошенько осмотреться и сориентироваться. Он весьма плохо видел днем, при солнечном свете, да и слышал тоже неважно, но ночью можно было охотиться лишь на всякую малокалорийную мелочь, а быстро подраставшие дети сейчас требовали довольно много еды. Это очень неудобно — спать ночью и охотиться днем, однако многочисленное голодное семейство вынуждало его терпеть дискомфорт.
Уже вкусно пахло обильной дичью на поверхности, земля дрожала от топота множества ног. Ш-ш- ш-ш-ш-ш-ш после обзорных вылазок снова погружался в нее, опасаясь, что на него могут случайно наткнуться и некстати переполошиться, испортив всю прелесть охоты и в особенности ее столь важные результаты. Пневмокопье волочилось за ним, несколько ограничивая мобильность и вынуждая спрямлять путь, но с этим приходилось считаться. Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш был бодр и полон сил, но подземному жителю трудно соревноваться в резвости и ловкости с тем, кто живет наверху, на открытом пространстве, поэтому приходилось полагаться не только на свои природные данные, но и на качества оружия…
…Хы-тен-дру-шав-тек, сгорая от азартного нетерпения, спешил по узкой звериной тропе, стряхивая на себя с густой травы и кустарников казавшуюся ледяной утреннюю росу. Арбалет тихо постукивал его по спине, вызывая приятные ощущения, которые возникают лишь у хорошо вооруженных воинов и охотников перед серьезным делом. Хы-тен-дру-шав-тек чуть сдвинул набок колчан со стрелами, чтобы тот не стучал о приклад арбалета, чем мог привлечь постороннее внимание. Пока в этих пустынных местах это была излишняя предосторожность, но сказались многолетние навыки, сделавшиеся органической привычкой.
