— Зря, — повторил дед.

Туман вокруг незадачливого пассажира сгустился, полностью скрывая коренастую фигуру в дубленой коже, и внезапно исчез. Теперь на дороге никого не было.

— Я говорил, — прошептал старик.

Двери закрылись.

— Следующая остановка — «Мирное поле».

Дед, одышливо хрипя, поднялся с пола.

Один из оставшихся пассажиров оторвал взгляд от буйства красок за окном.

— В который раз убеждаюсь, что вы полностью правы, дедушка. Мне, как физику, это, конечно, непонятно, но глазам я привык верить.

— Что здесь творится? — спросил Антон.

Старик отряхнулся.

— Все очень просто. Вы сели в трамвай, не зная, куда ехать. Не видя дороги. Просто так, куда глаза глядят. Я не знаю, что там происходит, в вашем мире, но, наверное, было что-то, из-за чего вы оказались на перепутье, на перекрестке разных дорог. Наверное, хотели подумать, решить что-то важное, потому и сели. Чтобы сделать выбор.

— И если сделаю неправильный выбор… я тоже исчезну? Или меня загрызет какая-то тварь? Или еще что?

— Не знаю. Это зависит от вас. Могу сказать, что необязательно то, что вы видели, произошло на самом деле. Может, это был знак исключительно для вас.

Антон усмехнулся.

— И откуда вы это все знаете? Вы владелец этого трамвая?

— Совсем нет. Я такой же пассажир, как и вы. Только я еду долго. Очень долго. Наверное, можно ехать бесконечно. Бесконечно думать. И выбирать. Я пока не выбрал.

— Так и помереть можно. В этом трамвае. Заболеть. Околеть с голодухи.

— Здесь не умирают, — сухо сказал дед. — И даже не болеют. И есть здесь совсем необязательно.

— Да, я понял, здесь умирают, только если выйдут наружу. Причем неотвратимо. И в муках.

— Зачем вы так? За остановку до вас вышел мужчина. Он был счастлив. Он нашел свою дорогу.

Антон хмыкнул.

— Все это бред моей больной головы. Нет никакого трамвая. А я лежу в госпитале после тяжелого ранения. Да. Наверняка так и есть.

— Может быть. Все может быть.

Антон отвернулся от старого идиота. И только сейчас заметил, что пассажиров в вагоне прибавилось.

У передних дверей стояла девушка в такой короткой юбке, что Антону пришлось отвести глаза.

— Вы случайно не знаете, куда идет этот мобил? — осведомилась она.

— Знаю, — ответил он. — В никуда.

— Прекрасно. Мне туда и надо.

Антон уже не слышал, с изумлением разглядывая салон трамвая. Он изменялся. Окна из квадратных проемов с дребезжащими стеклами и металлическим ободом превратились в некую сплошную зализанную полосу с серебристым покрытием и странными искрами, пробегающими то и дело по поверхности. Сквозь то, что раньше было стеклом, еле угадывались окрестности, больше всего напоминающие предгорья с заснеженными лесами и отвесными пиками на горизонте. Поручни исчезли, а кабина водителя превратилась в вогнутую зеркальную стену.

— Всегда удивлялся, глядя на это, — пробормотал пассажир-физик. — Никак не привыкну.

— А чему здесь удивляться? — фыркнула девица. — Обыкновенный трансформ. Вы что, из глухой деревни?

— Что-то вроде, — буркнул физик и отвернулся.

— Суровые вы тут, ребята, — насмешливо протянула она. — Насиловать не будете?

Никто не ответил.

— Ну тогда я присяду, с вашего позволения, — девица царственно уселась на мягкое кресло, закинув ногу на ногу.

— Иногда он превращается в очень странные вещи, — заговорщически сказал Антону старик. — И вместе со странными превращениями появляются очень странные люди.

— Эй, древний! — повысила голос девица. — Странный — это ты и компания. А я нормальная представительница правящей элиты. Так что советую заткнуть языки в задницы, если не хотите оставить их в катакомбах. Стоило сбежать из такой задрипанной клоаки, чтобы попасть в лапы к вонючим унтерменшам.

— Повежливее, мадам, — произнес физик. — Боюсь, такими словами вы можете привлечь контролера.

Девка медленно поднялась с места и, покачивая пышными бедрами, двинулась к физику.

— Повтори, что сказал, ублюдок.

— Успокойтесь, девушка…

— Контролер — это кто? — шепотом спросил старика Антон.

Девица не унималась.

— Повтори, мразь! Каждый смерд будет указывать, что говорить и когда успокаиваться! — Она тряхнула платиновыми волосами. В холеной руке появилось нечто, похожее на оружие. — На колени, раб, или мозги вышибу!

Физик ошалело стал сползать на пол.

— О… — прошептал наконец старик, — контролер — это что-то такое, чего словами не описать. И даже увидеть невозможно. Мы увидим только последствия.

Свет в салоне внезапно померк. Антон услышал тошнотворный чавкающий звук, а когда глаза привыкли к полумраку, полуголой девицы уже не было. Только на рифленом полу расплывалась жирная темно-красная клякса с белесыми волокнистыми останками.

Физик залез обратно на свое место, утирая бледный лоб и стараясь отодвинуться от кляксы подальше.

— Видно, это совсем конченый мир, — сказал дед. — Даже до остановки не доехали.

По стенам вагона прошла рябь, стирая блестящую поверхность. Салон словно уменьшился в объеме, потемнел и заполнился совершенно другими запахами.

— Здесь тоже есть свои правила, — сказал старик. — Законы. Нарушать их не рекомендуется. Если честно, меня удивило отсутствие контролера, когда вы меня ударили. Наверное, в вашем мире это в порядке вещей, такое отношение к старшим. Я помню, у нас старейшины рода получали только почести.

— У нас тоже. Правда, не все. И не всегда.

— Да, я так и понял. Вы знаете, молодой человек, чем дальше мы едем, тем все более жестокие миры нам попадаются. Одно утешает — такое уже было. Потом, словно отдушина от ада, появлялись миры на вид весьма добрые. Правда, из окна экипажа это наверняка не проверишь.

— Так сошли бы, проверили.

Старик покачал головой.

— Не могу. Не мое.

Впереди храпели лошади, колымагу бросало из стороны в сторону на ухабах. За маленьким окошком виднелось покрытое снегом бескрайнее поле с полоской темного леса у горизонта. Где-то выли волки.

Наверное, я на самом деле сошел с ума, думал Антон, глядя на ползущий мимо пейзаж. Или это все сон, дикий кошмар тяжелораненого человека. Я не помню фронта, я помню только шеренги у вокзала и слезы матери… или это было не со мной, а с братом? А может, и брата никакого не было. И изменяется не только мир вокруг меня, но и я сам, моя жизнь и мои воспоминания?

Он вдруг вспомнил первый класс гимназии, отца — статского советника и походы к новомодному доктору, специализирующемуся на болезнях ума.

«У мальчика тяжелая форма раздвоения личности. Он считает, что у него есть брат. Он